Сергей Костин - Пепел Ара-Лима.

Лесовик постоял немного, засунув кулаки в карманы штанов кожаных, раздумывая. Может, меж кореньев поискать? Боязно, конечно, близко к месту проклятому приближаться. Но есть нож, которым можно в крайнем случае от лиха отбиться. Есть быстрые ноги, чтобы сбежать. И есть зуб, который ноет, пощады просит.

Зажав пальцем ноздрю, лесовик демонстративно высморкался, храбрость показывая всякому, кто видеть его мог, и смело зашагал к дереву, предварительно очистив об штанину руку неудачно запачканную. Хорошо, что не видел никто позора этого.

В переплетеньях корней, как и чувствовал Йохо, ничего не отыскалось. Комья окаменевшей мертвой земли, травинки засохшие, да те же кости мелкие, от птицы и зверья глупого, что на беду свою до дерева добрались. Плюнуть бы на поиски, да нельзя. Поручение обязательное получено. Принести то, что найдется, или что отдано будет. И хотя сомневался Йохо, что в лесу кто-то что-то задаром отдает, решился остаться. У каждой вещи свой хозяин. У каждого события свой срок. Всякому ожиданию свои награды. В лесу всякие чудеса случаются.

Лесовик выбрал место поукромнее, между двух кореньев больших, под землей не помещающихся, прислонился к стволу голому, сухому и теплому. Подождет до вечера. А если ничего не случится, вернется к страшному колдуну с объяснениями. Должок зубом потребует. К дубу ходил? Ходил. Искал непонятно что? Искал. Ждал исправно дарителя неизвестного? А как же. Раз так, то избавляй от боли зубовой. Уговор дороже камней светящихся.

Йохо и сам не заметил, как навалилась на глаза дрема, закутала в слабость голову, усыпила сном глубоким. Уже и не чувствовал лесовик, как под ним земля мертвая зашевелилась, как задвигались корни толстые, выталкивая под солнышко тех, кого до поры до времени от взора любопытного укрывали.

Сладок порой сон бывает. Особенно под дубом мертвым, на мертвой земле стоящим.

Черный дым от пожарищ настолько тяжел, что не в силах поднять его даже северный ветер. Тщетно тужится, кружит вокруг, пыхтит, срываясь в злобных порывах. Да только тяжел дым, стелется по засыпанным пеплом мостовым, ищет короткие пути в распахнутых настежь дверях и выломанных ставнях. Спотыкается о мертвые тела, щедрым ковром усыпавшие улицы, испуганно жмется к наполненным красной водой каналам. Упирается в разрушенные стены, нащупывает пробитые таранами дыры и, облегченно расстилаясь по искореженной земле, покидает мертвую Мадимию.

По улицам благословенного города бродит раненая лошадь. Из разорванного бока сочится на каменную мостовую кровь. Глаза животного слепы. Пустые глазницы наполнены кашеобразной массой из крови и пепла. Лошадь натыкается на перевернутую телегу, испуганно шарахается в сторону от невидимого препятствия, спотыкается о груду мертвых, падает на колени. Жалобный, почти человеческий крик заглушает вой пожара.

— Бедное животное, — всадник в золотых доспехах придержал поводья, облокотился на луку седла и с минуту наблюдал за вопящей от ужаса лошадью. — Убейте ее.

Стоящий рядом легронер из кодры личной императорской охраны вытащил короткий меч, подошел к лошади и коротким ударом успокоил кричащую тварь.

— Мой Император!

Несколько всадников, подняв на дыбы коней, остановились напротив всадника в золотых доспехах. Один из них, высокий черноволосый человек в помятом панцире, без шлема, соскочил с седла, придерживая меч подбежал к всаднику, припал к его стремени:

— Мой Император! Ваш приказ выполнен. Последние защитники готовы к распятию перед городскими стенами.

— Поднимись Генерий, — Каббар дотронулся до волос легона железной перчаткой. — Не годиться герою взятия Мадимии стоять на коленях даже перед верховным Императором Кэтера. Твой легрион был первым, кто вошел в город. Империя Избранных не забудет твоего усердия.

— Я служу тебе, мой Император, — легон второго данийского легриона слишком быстро поднялся с колена, но тут же склонил в поклоне голову. — Приговоренные к смерти ждут твоей воли, мой Император.

— Так не будем их задерживать, — засмеялся всадник, слегка запрокинув голову в позолоченном шлеме. — За мной, мой верный полководец. За мной все!

Красная пыль взметнулась под тяжелыми копытами злых лошадей. Искры брызнули из-под подков. Посторонитесь, верные солдаты Кэтера. По улицам поверженной столицы Ара-Лима мчится словно ветер ваш верховный Император. Спешите уйти с дороги храбрые легронеры. Иначе, быть вам раздавленными личной кодрой вашего повелителя.

Почти мертвый город без стона смотрел на проносящихся по его любовно выложенным мостовым всадников. Он уже был сломлен, поруган и разграблен. Испачкан чужим сапогом, изгажен чужой рукой. И истекал последними каплями жизни.

У разрушенной крепостной стены, рядом с разбитыми городскими воротами, под охраной цеперии, сидели, лежали, стояли, поддерживая друг друга, двадцать человек. Почти все они были ранены, с замотанными наспех обрубками рук, ног, с кровоточащими ранами.

В центре группы коренастый, с пыльной сединой человек обнимал за плечи бледную, такую же седую, как и он, женщину. Его дикие глаза, наполненные невыносимой ненавистью, метались от высоких деревянных крестов у стен с распятыми на них людьми, к хохочущим легронерам, забавляющихся киданием камней в несчастных. Некогда белая рубашка на человеке потемнела от крови, а грязная бинтовая повязка на плече говорила за то, что он не отсиживался во время осады в глубоких подвалах.

Жалок был его вид. И если бы не тяжелый золотой браслет с талисманом Ара-Лима на запястье, да не височная печать, покрытая потеками крови, вряд ли бы кто узнал в истерзанном человеке короля Хеседа.

— Скоро все закончится, — говорил он, гладя прильнувшую к нему женщину по рано поседевшим волосам. — Скоро и мы уйдем к небесным ангелам. Встретимся с Отцом нашим Граном. Мы честно боролись. И честно хотели умереть. И не наша вина в том, что видим мы разрушенный город таким, каким он стал. Потерпи Тавия, скоро все закончится.

— Не о себе плачу, — женщина оторвалась от плеча, посмотрела в глаза королю и мужу. — Ты же знаешь.

— Знаю. Конечно, знаю, Тавия. Наши молитвы с ним. Да поможет ему Гран. Элибр преданный слуга и телохранитель. Он смел и быстр. Сильней его нет в нашем бедном королевстве. И он сделает то, что обязан сделать. Не плачь, моя Тавия.

Король Хесед смотрел на любимую женщину, только год назад ставшую королевой. Смотрел на жалкие остатки гарнизона. Он понимал, что всем этим людям придется умереть. Кэтер не милует тех, кто встал на пути у Империи Избранных.

Есть ли его вина в том, что эти несчастные люди и эта несчастная молодая женщина, поседевшая от горя, погибнут, не дожив до завтрашнего рассвета? Все ли он сделал для спасения своей страны? Нет! Тысячу раз нет! Он не сумел обуздать отбившихся от королевского трона керков. Не сумел поднять племена. Не сумел убедить соседей в опасности военных походов Кэтера. Он многое чего не успел.