Сергей Костин - Охотник за бабочками

Минуем заплесневелые переходы, набиваем несколько шишек в узких люках, встречаем парочку разложившихся трупов с нашивками техников. Заплутал кто-то. Находим дверь с надписью «Командирская рубка. Посторонним вход запрещен». Мы не посторонние. Мы хозяева. Новые хозяева.

Дверь, скрипнув несмазанными петлями, туго отворяется. И первым делом видим на дырявом металлическом полу разложенный звездой человеческий скелет. Порыв, пришедшего вместе с нами ветра, сдвигает череп с места, и он катится в нашу сторону, страшно щерясь.

Кузьмич с визгом прыгает мне за пазуху и дрожит. Я тоже взвизгиваю и отпинываю череп ногой. Нога застревает в распахнутой челюсти, от чего мой визг становится еще визгливее. С силой шмякаю череп о переборку. Разлетается он на мелкие куски.

И где-то в глубине ржавого нутра корабля рождается нервный смех. И затихает, разбившись о трухлявые стены бывшего первопроходца.

— Что это было? — Кузьмич высунул голову из надежного укрытия.

— А Галактика его знает, — первый страх прошел, и я взял себя в руки. За годы поисков редких экземпляров бабочек и не такое видал и слышал, — Ты, Кузьмич, лучше на это взгляни.

Там, где раньше лежал череп, прямо на полу был нарисован неизвестным нам материалом странный знак. Словно человеческий глаз, а вместо зрачка — чернота безумной пропасти.

Я присел на корточки и ткнул пальцем в этот самый зрачок. Холодом обожгло неимоверным. Мертвым холодом. И снова по кораблю пронесся тот же самый нервный смех.

— Черт, — выругался я, как мог, — Больно.

— Знамо больно, — Кузьмич следил за моими действиями издалека, — Нечего пальцы совать, куда не попадя. Досуешься однажды. Дырки не все безобидными бывают.

— Может это Лысина над нами издевается? — предположил я, баюкая онемевший и замерзший палец.

Кузьмич отрицательно покивал головой.

— Не похоже. Ты посмотри, на глазу даже пыли нет, а вокруг ее вон сколько скопилось. И следов, кроме наших, не видать. Да Лысина сюда и за пять орденов не полезет. Страх-то здесь какой.

В этом Кузьмич прав. О страхе верно заметил. Неприятно здесь. Муторно. И смех этот. Но жизнь-то продолжать надо?

— К черту глаз. Не нами нарисован, не нами и уничтожен будет.

Сильно сомневаюсь, что с этим глазом, даже если и очень постараться, можно что-либо сделать.

Я плюхнулся в кресло первого и единственного пилота, оно же место капитана, оно же место радиста. Кресло заскрипело ржавым скрипом, но не развалилось.

— Разберешься? — поинтересовался Кузьмич, устраиваясь на плечо и складывая крылышки.

Так. Что имеем? Вот эта кнопочка включает, судя по знаку, основной генератор. Жмем? Жмем. Хуже не будет. Хуже некуда.

Железо, которое раньше именовалось более гордо «Космическое железо», вздрогнуло и стало чуть заметно вибрировать. Значит все правильно. Генератор работает. А это уже половина дела.

— Света бы поболе, — поежился Кузьмич и опасливо посмотрел на оставшиеся от скелета кости.

Свет. Где кнопка? Кажется, вот эта. Вдавливаем до упора.

Рев бравого марша подкинул нас с места. Словно в каждое ухо вставили по динамику и прокручивают самую ужасную во вселенной музыку.

— Вырубай шарманку, — заорал Кузьмич, засунув кулаки в ушные раковины.

Я ткнул кулаком по панели, пытаясь на ощупь найти злосчастную кнопку. На счастье, удар достиг цели, марш заткнулся.

— Свет ищи, — трясясь, продолжал орать Кузьмич. У парня, должно быть, контузия. Ничего, такое быстро проходит.

Свет зажигался кнопкой с надписью «Свет». Надписи я поначалу не заметил. Пыли много. А со светом веселее стало. И с управлением понятней. Надписи, хоть и полу стертые, разобрать можно.

Через двадцать минут я не только знал, что это корыто способно летать на самых приблизительных скоростях, не только мог с закрытыми глазами пройтись по всем десяти отсекам, но и знал точно, лысина всучила мне самый отвратительный корабль, какой только знала история космоплавания.

Кузьмич быстренько слетал в заправочный отсек. Вернувшись, сообщил, что трупов больше нет, странных глаз тоже, с топливом лысый не обманул, полные баки, даже через край плещет.

— Сухариков нам подбросил, добрая душа, — сообщил также Кузьмич, хрупкая сухарик, от которого за версту разило каменной свежестью, — Я там в пару отсеков по пути залетел, со светом то сподручнее, везде одно и тоже. Пылища и пустота. Убирать-то кто будет?

В это время ожил передатчик.

— Эй, урод, ты меня слышишь?

— Лысина? — поинтересовался Кузьмич, засовывая в рот очередную порцию хлебного гравия.

Я ему посоветовал не переводить запас провизии, потом включил транслятор.

— Слышу вас хорошо. Слышу вас хорошо. Прием. Прием.

— Ага, — отозвалась лысина, — Значит, освоился уже. Ты там на меня не в обиде? Ну и правильно. Говоришь не корабль, а то, что у меня на плечах. Сейчас взгляну.

Из динамиков донеслось ругательство и звук чего-то упавшего на пол.

— Даже здесь воняет, — оседлав ногами изогнутую стойку микрофона, Кузьмич радостно щерился.

— В топку их! На переработку! — отдал кому-то распоряжение лысый и только потом обратился к нам снова, — Ты, урод, не прав. Зря ты так. Корабль не похож на это. Я же обещал тебе самый лучший? А офицеры слово свое держат. А что ржавый, ничего, сами в порядок и приведете. Да не на помойке я его нашел. Он сам из твоих Дьявольских Дыр и прилетел.

— Что значит «сам»? — поинтересовался я, — Прием!

— А вот это самое и значит. Полгода назад мои патрульные обнаружили на подходе к границе. Гонялись за ним долго. Докладывали, что даже стреляли в него. А ему, хоть бы что. И главное. Когда приволокли на блок пост, насильно конечно, по радио ругался по чем свет. А никого внутри не нашли. У меня там несколько человек пропало, в корабле этом странном.

— Значит, ты меня решил сюда заслать на смерть верную? Прием!

— Все-таки обижаешься. Да слышу по голосу. И снова зря. Кому как не тебе, урод, этим кораблем владеть. У меня глаз наметан. Я как тебя увидел, сразу понял. Ты и эта железяка, я хотел сказать, этот отличный корабль, созданы друг для друга. Ведь по твоим меркам скроен, под тебя, под уродца.

В этом Лысина права. Я даже поначалу на данный факт внимания и не обратил. А сейчас, да. Внутри все миниатюрное, и двери, и кресло.

— А крики, почему здесь слышаться? Прием! Прием!

Динамик некоторое время молчал.

— Он странный, этот корабль, — подал голос лысый, — В первые дни все порывался удрать от нас, пока мы его на цепи не посадили.

— Сам? Без экипажа? Прием!

— В том то и дело, урод. Это меня и беспокоило. Так что ты там поосторожней. Мои специалисты намекали на то, что с этим железом поаккуратней надо быть. Может и живой, кто его знает. Наверняка он вас сейчас и не выпустит из нутра. Вот пошли своего таракана проверить.