Сергей Костин - Охотник за бабочками

Он внимательно изучил три ряда кнопок, некоторые из которых были оплавлены под воздействием высокой температуры, часть отсутствовала, а часть просто заклеена изолентой, причем разноцветной.

— Лифт, — сообщил Кузьмич.

Вижу, что не вход на птицефабрику.

Я послюнявил палец и нажал здоровую красную кнопку, которая при вдавливании вниз на собственную высоту стала зеленой. За двойными дверями зашелестело и через секунду створки лифта, по утверждению Кузьмича, распахнулись.

Сопровождающая нас стрелка забралась внутрь и призывно заморгала, призывая следовать за ней.

Внутри мы удобно развалились в мягком кожаном диване, Кузьмич притащил из бара пару стаканов со льдом и бутылку лимонада, на этикетке которого был изображен даун мужского пола с длинным деревянным носом. Я накрутил ручку странного аппарата с огромным мегафоном и, согласуясь с доводами своего гигантского ума, переместил никелированную штучку на черную штучку, чтобы острый конец первой штучки принял упор на вторую штучку. Объясняю, как могу.

Из мегафона полилась заунывная музыка.

Кузьмич, оттопырив стакан, вытянул губы трубочкой и сообщил мне, кивая на аппарат издающий музыку:

— Бах.

— Кого? — я в это время вырезал на коже дивана надпись, которая гласила: — «Сергеев + Кузьмич = ДРУЖБА».

Кузьмич сказал неопределенное: — Не лечится.

Узнать, кого «бах», и почему его «не вылечили», я не успел. Лифтовая комната остановилась, створки разъехались, и стрелка поманила нас дальше.

На этот раз коридор, по которому нас вели, был пошире и поуютней. На стенах висели картины известных и неизвестных форм. Были тут и земные, но очень мало. Преимущественно вывешенные на волокнах грязноцветные кляксы и выпуклые мнимобарельефы. Кузьмич и тут оказался на высоте и объяснил, что это поздний стиль эпохи Угасания. Вроде ничего ребята малевали. Прям, как наш Корабль. С чувством.

— Ты с ней там поаккуратней, — посоветовал Кузьмич, имея в виду Бабягу, — Она хоть и железная, но к себе уважения требует. По ласковому, да по хорошему.

— Откуда знаешь? — не выдержал я.

— Тебе бы с мое пожить, — уклончиво ответил друг. — Да и знаю я не все. Малость самую.

Светящаяся стрелка замерла над овальными дверями, указывая, что мы пришли. Ручки на дверях не было, и я просто пнул ее ногами. Двери немного подумали, сказали, чтобы я так больше не поступал, и отъехали в сторону. Сделав вперед два шага, я спиной почувствовал, как они закрылись, и принялись заваривать сами себя электросваркой. Мне это тоже показалось довольно странным. И не слишком ли много странностей за один день? Или даже час?

Помещение, в котором нас заварили, было достаточно симпатичным и большим. Эдакая желтенькая полусфера с красными цветочками по всей площади.

— Детство играет, — шепнул на ухо Кузьмич, как всегда в случая опасности примостившийся в непосредственной близости к ближайшему карману.

Я повертел головой, рассматривая цветочки, нашел их слишком вызывающими для такого места и двинулся к центру сферы, где на ступенчатом возвышении высотой в метра два стояла деревянная табуретка. Больше в полусфере не было ничего.

Подойдя вплотную к возвышению, я хлопнул в ладоши и, негромко, крикнул:

— Эге-гей!

Вернулось эхо. Не скажу какое.

Подключился Кузьмич:

— Бабяг а!!!

— «Га-га-га».

А это уже не эхо, а самый натуральный хохот. И смеялся тот, кто появился на табуретке. Вернее сказать появилась. А появилась там нормального вида старуха. А может и не старуха, а очень даже молодая женщина. Одиночество кого угодно раньше времени состарит. В руках золотой посох с набалдашником на конце. Одета, так себе. Могла бы и получше. Чай не с базара мы пришли. Длинноватый нос. Немного изогнут, но не всем же быть красивыми. Голова на шеи торчит, словно на насесте. Гордо держит, с чувством собственного достоинства. Длинное платье с рюшечками. Из-под него ноги торчат. Вернее, одна нога в сандале. А на месте второй, железный сапог хромированный на вот такой шпильке. Протез, стало быть.

— Иллюзия, — шепнул Кузьмич. — Сейчас бабкой молодящейся, а через минуту чудищем кровожадным.

Но превращаться в чудище иллюзия не спешила. Закончив смеяться, она поднесла к глазам лорнет и, подслеповато щурясь, принялась разглядывать нашу небольшую, но дружную компанию.

— Гомосапенс с тараканом, — заключила она и убрала лорнет за пазуху.

Кузьмич, помня свои же собственные слова о выдержке, широко улыбнулся и, учтиво склонил голову.

— Королевич Константин Второй и его наипервейший советник Кузьма Бенедиктович Берштерман рады приветствовать тебя! Пусть года не тебе покажутся долгими, а заботы тяжелыми. Пусть планета твоя никогда не покроется ржавчиной, и полны пусть будут твои реакторные установки.

Во шпарит Кузьмич! Как по писанному. Я бы так не в жизнь. И ловко это он про королевича придумал. И про этого… Берштермана. Бабяга видать старая, на древних традициях воспитана. Соответственно и мы должны к данным традициям подходить и статью и именем.

— Из гомосапенса королевич, как из меня китайская стюардесса. — Бабка принюхалась, водя носом по сторонам. — Воняет, как от последнего ассенизатора.

— Цветами пахнешь, — подсказал Кузьмич на ухо.

Бабка, скрипнув протезом, поднялась, кряхтя, разогнула спину, опираясь на свою палку с набалдашником.

— Попрошу за мной, — и заковыляла, прихрамывая.

— Все нормально. — Кузьмич довольно потирал руки, пока мы, не торопясь, догоняли старушенцию, довольно ходко двигающуюся к дальней стенке полусферы, — Контакт прошел нормально, мы ей понравились и ничего плохого она нам, пока, не сделает.

— Ну-ка, королевич, или как там тебя, подсоби.

Бабка указывала на дверь, вернее люк, который распахнулся в метре от пола.

Ради хорошего налаживания контакта пришлось становиться на четвереньки и ждать, пока старуха, пользуясь мной, словно ступенькой, не закинет свое тело в дырку. А Кузьмич говорил иллюзия. Иллюзия так на шею шпилькой от сапога не давит.

— Чего рот разинул? За мной двигай, — прикрикнула бывшая иллюзия.

Я двинул сначала в люк, потом прополз пару метров на животе и вылез в очередное помещение. По стенам плитка квадратная. В углу рукомойник чугунный с ведром вместо канализации. Посредине стол, напротив него стул. Вот и вся обстановка.

Бабка уже сидела за столом и внимательно изучала мои перемещения. Кузьмич скромно вился рядом.

— Садись королевич. А таракана рядом с собой держи. У меня аллергия на насекомых.

Кузьмич в очередной раз лучезарно улыбнулся.

Я опустился на трехногий, покачивающийся стул, скромно сложил на коленях руки и приготовился внимательно слушать бабку. Она, пока я устраивался, включила здоровенную лампу и направила ее свет прямо мне в морду.