Сергей Костин - Охотник за бабочками

— Град? Плачут они, понятное дело? Как им тоскливо на небе становятся, они плакать начинают. Людей и тварей их погубивших ударами своими отмечают.

— Гадят то есть? — уточнил я, — И живые гадили, и мертвые успокоиться не могут.

— Злой ты, Командир. От добра слезы горькие не льют. А что дождя касается, объяснять, или сам додумаешься.

Я высказал первое предположение, которое меня посетило:

— По жидкому гадят?

Кузьмич в сердцах сплюнул.

— Хоть и друг ты мне и командир… Эх! Да что там говорить.

Он окончательно расплющил лицо по стеклу, прижавшись к экрану. И, кажется, стал разговаривать со снегом. До меня доносились такие слова, как «несчастные, бедные, сиротинушки, горемычные». Мне даже показалось, что в середине тихого монолога Кузьмича промелькнуло сообщение, чтобы его «сиротинушки» не слушали какого-то там козла.

Снег за экраном неожиданно остановился, странным образом собрался у обзорного экрана, облепил его плотным слоем.

На всякий случай я медленно сполз с командирского кресла и перебрался за его спинку.

Кузьмич от такого поведения снега совсем спятил. Он гладил стекло, что-то нежно жужжал, а под конец поцеловал стекло своими маленькими губами.

Снег разом отлепился от экрана, отлетел от корабля метров на десять, превратился в белый цветок, с которого стали по одному осыпаться лепестки.

— Прощается он с нами, — тихими голосом сообщил Кузьмич, — Давайте и мы, попрощаемся.

Под вспышки бортовых огней Корабля, который морзянкой передавал космическому облаку прощальный привет, я осторожно помахал рукой, как велел Кузьмич, и проводил глазами улетающих от нас стадо диких космических снежинок. Может прав Кузьмич? В жизни и в смерти всякое бывает.

— Волк! Полная тяга! Сваливаем, пока не догнали! — заорал я, втискиваясь в кресло.

Корабль рванул с места на восьми перегрузках. Видать его самого не на шутку пробрало.

Только Кузьмич, растопырив ноги и упершись в стекло руками, продолжал стоять у центрального обзорного, вглядываясь в то место во вселенной, где исчезли сумасшедшие мухи. Снег, я хотел сказать.

По его щекам текли маленькие капельки слез, а сам он непонятно для кого бормотал:

— Курлы! Курлы…

Долго курлыкать ему не позволил Волк.

Раздалась тревожная сирена и его голос, твердый и механический, прогремел:

— Неприятности по правому борту! Система дальнего обнаружения блокирована. Двигательные установки блокированы. Блокированы? Черт, точно блокированы. Командор, фигня получается.

Командор, то есть я, уже находился на своем рабочем месте и судорожно изучал ситуацию. Паршивую, надо признаться. Корабль, хоть и бывает иногда излишне эмоционален, но в целом передает происходящее правильно. За правым бортом творилась самая настоящая фигня. А если быть точнее и свериться с Большим Галактическим словарем по космонавтике, то выходило даже не фигня, а фигнища. «Необъяснимые явления пространства, угрожающие жизни экипажа и корабля». Том второй, шестая галочка сверху.

Корабль собрал последние остатки сил и развернул себя носом к этой самой фигнище.

Несколько тысяч кораблей, самой разной конструкции, формы и назначения, застыли неподвижным плотным облаком посреди космоса. Ни одного огонька, ни одной сигнальной лампочки. Только жуткое переплетение бывших антенн и батарей. Только серый цвет времени. Застывшее безумие времени.

— Что это? — Кузьмич, как и всегда в минуты опасности перешедший на шепот, занял положенное предписанием место у кармана.

— Похоже на кладбище, — предположил я, — Мне паПА когда-то рассказывал, что такое бывает. Погибшие корабли слетаются в одно место.

— Сами? — Кузьмич сделал очень большие глаза.

— Течением, Кузьмич. Течением. Солнечный ветер. Звездные ураганы. Галактические тайфуны. Ничего страшного.

— А как же Волк?

Об этом я и не подумал.

— Кораблю доложить обстановку!

Волк прокашлялся и вкрадчиво промолвил:

— Нечего докладывать. Двигатели, как уже сообщалось, блокированы. На сто процентов. Системы ведения огня тоже. И еще у нас толчок сломался. Ничего не понимаю.

Последний пункт доклада к делу не относился. Но первые пунктики следовало изучить более тщательно.

Я попробовал пощелкать клавиатурой, подвигать рычажками, понажимать кнопки. Эффекта никакого. Словно не корабль, а плавающий в космосе старый ботинок.

— Таким образом, пока не разберемся в чем дело, покинуть район мы не сможем? — скорее спросил, нежели констатировал я.

— Точно, — коротко согласился Волк, стараясь более экономно распоряжаться оставшейся энергией.

Кузьмич рухнул на пол, застучал по нему ногами и руками и заголосил. Тоненько и жалобно.

— Говорил вам, не надо сюда соваться. А нас предупреждали.

— Разговор об имуществе шел, — поправил я Кузьмича, — А о жизнях наших не было ни слова.

Кузьмича это успокоило. Немного.

— Командор, есть две новости.

Новости были плохие и плохие. Плохая новость заключалась в том, что наш корабль стал медленно приближаться к космическому железу. Словно за веревку притягивали. Вторая плохая новость оказалась чуть похуже. Волк последний раз вспыхнул габаритами и прекратил свое существование. Мысль о старом космическом ботинке вновь пришла мне в голову.

Лишившись самого главного, Корабля, мы с Кузьмичем и Хуаном забились в командирское кресло и стали ждать. Не знаю чего. Чего-нибудь. А что мы могли сделать?

Груда железа приближалась. В какой-то момент я осознал, что все эти корабли, покрытые серостью космического пространства, как-то связаны между собой. Ни один из кораблей не болтался сам по себе. то ли канат, то ли мостик, а то и целый шлюз соединял их. И все это казалось ухоженным. Только клумб не хватало. И фонтанов с писающими мальчиками.

— Командир, ты еще за борт ящики со склада не выкинул?

Я отрицательно покачал головой и застучал зубами.

— Ты тут посиди, а я на склад смотаюсь. Возьму пушку на всякий случай. Не нравится мне здесь.

Кузьмич сполз с кресла и развернулся к дверям, собираясь выполнить задуманное. Не получилось.

За вереницей событий и времени я как-то забыл о «глазе», который находился на полу в командирской рубке. Есть и ладно. Есть не просит, вреда не приносит. Но видать настало и его время.

Глаз сиял. И не просто каким-нибудь слабеньким второсортным огоньком, от которого ни холодно, ни жарко. Глаз просто исходился сиянием. Мерцал, словно миниатюрная сверхновая перед полураспадом.

— Чего это он? — Кузьмич, верный друг и соратник, тут как тут.

Я присел на корточки перед глазом.

Вот уж чего не понимаю, так для чего это здесь? Ладно бы конструктивная особенность, так ведь нет. Волк не раз говорил, что глаз, словно бородавка, появилась ниоткуда.