Алан Фостер - Час ворот

– Конечно, конечно. – Ум Клотагорба лихорадочно напрягся. Что может знать офицер? Он признался в своем невежестве, но, может быть, это ловушка? Лучше сказать что-то, чем промолчать. Впрочем, беспокоило его одно: не владеет ли офицер хотя бы азами чародейской науки?

– Не повторяйте более подобных попыток, – наконец с максимальной уверенностью заявил маг. – Нам необходимо гиперфранглировать оверсканер.

– Естественно, – помедлив, отозвался офицер.

– Можно, конечно, если потребуется, снизить уровень кратакамня.

– Подобную необходимость я понимаю.

Офицер гостеприимным жестом указал на Проход, наслаждаясь уважением, проступившим на физиономиях подчиненных; его смущало, как бы незваный гость не стал задавать новых вопросов.

По одному они проследовали дальше. Джон-Том оказался последним и помедлил в дверях.

– Он в прежнем помещении?

Офицер с охотой ответил:

– Да, в комнате номер двенадцать.

Клотагорб, задержавшись, постарался попасть в ногу с Джон-Томом.

– Отлично придумано, мой мальчик. Я был так занят попытками попасть сюда, что позабыл о запирательных заклинаниях Эйякрата. Но теперь они не помеха. Изобретательность – природное качество, – с гордостью заметил он. – Ей не научишь.

– Спасибо, сэр. Я подумал… А какой труп вы рассчитываете обнаружить?

– Даже не представляю. Просто не могу понять, как может функционировать мертвый разум. Но скоро узнаем.

Чародей разбирал выгравированные над дверьми знаки. Контрольно-пропускной пункт со всей охраной уже исчез за изгибом стены.

– Вот номер десять… вот одиннадцать, – прозвучал его взволнованный голос.

Чародей указал на вход справа.

– Значит, эта двенадцатая.

Талея остановилась перед запертой дверью.

Она была не выше прочих. В коридоре поблизости никого не было. Клотагорб шагнул вперед, чтобы разглядеть деревянную дверь. Посреди нее виднелись четыре крохотные округлые дырочки. Чародей вставил в них четыре членистые лапки своего жучиного тела и нажал.

Звякнула пружина запора. Дерево разошлось, открывшись, как разрезанное яблоко.

В палате было темно. Даже Каз ничего не видел. Но Погу глаза не требовались.

– Мастер, неподалеку чдо-до небольшое… – Метнувшись к стене, он щелкнул огнетворкой.

Внезапно вспыхнула лампа. Она осветила согбенного древнего жука, окруженного шевелящимися личинками. Потрясенный, он поглядел на вошедших и выругался.

– Что же это, а? Я же сказал Скрритч, чтобы меня не тревожили, пока… пока… – Дар речи оставил чародея, глядевшего, не отрываясь, на Клотагорба.

– Клянусь Первичной Дланью! Чародей из Теплоземелья! – И он рявкнул во вделанную в стену переговорную трубку: – Стража, сюда!

Червяки окружили чародея пакостным кругом.

– Ну, быстро, – завопил Каз. – Где это? Они рассыпались по палате, разыскивая нечто, отвечающее описанию, данному Клотагорбом. Два чародея – насекомое и пресмыкающееся – застыли, сводя счеты. Они не шевелились, но между ними шла яростная битва, словно между двумя воинами, вооруженными мечами и копьями.

– Нужно найти, найти скорее, – бормотала Флор, обыскивая углы. – Прежде чем…

Но снаружи уже топали твердые ноги. Из коридора в палату донеслись тревожные крики. Потом в проем ринулись солдаты, и времени уже не оставалось.

Джон-Том увидел у дальней стены нечто похожее на длинный труп. За спину чаропевца зашла фигура и замахнулась бутылью из литого чугуна. Прежде чем бутыль опустилась ему на голову, Джон-Том успел сообразить, что фигура-то ему знакома. Она явно была не из числа только что ввалившихся стражей. И прежде чем он вырубился, сомнений не осталось – под насекомоподобным обличьем скрывалась Талея. Факт этот ошеломил его не менее чем удар, от которого треснул фальшивый лоб, а на настоящем вздулась шишка. В комнату возвратилась тьма.

Придя в себя, он обнаружил, что лежит в едва освещенной сферической камере. В центре, на дне сферы, стоял стол. Свет давала одна-единственная лампа, подвешенная над столом. В камере не было окон, влажность мешала дышать. Каменные стены поросли мхом и плесенью, и на скользком полу сложно было стоять. По сравнению с этой камера, в которой они были недолго заточены в Паутинниках, напоминала дворец.

И друг-приятель Анантос не явится, чтобы исправить допущенную ошибку.

– Приветствую тебя вновь в мире живых, – проговорил Хапли.

Добрые времена, плохие ли – выражение физиономии лодочника не изменялось. Уж его-то, по крайней мере, влажность не беспокоила.

– Эх, почему я не остался на лодке? – вздохнул он.

– Почему мы все не остались на твоей лодке, чувак? – добавил безутешный Мадж.

Тут Джон-Том заметил, что Хапли вполне похож на самого себя. Как и Мадж, как и прочие обитатели камеры.

– А что случилось с нашей маскировкой?

– Ободрали, как луковиц, – сообщил ему Пог. Приунывший мыш валялся на влажных камнях, не желая цепляться за ненадежную лампу. Клотагорба в камере не было.

– А где твой Мастер?

– Не знаю я, не знаю, – простонал мыш, терявший силы. – Взяли его во время драки. Ну, и не видели мы больше старого хрена. – В его голосе даже не было признаков раздражения.

– Это все Эйякрат, – сообщил Каз из другого конца камеры. Одежда его была порвана, из щеки выдраны клочья меха, но ушастый аристократ тем не менее сберег свой монокль. – Он узнал нас. И думаю, постарался уделить Клотагорбу особое внимание. Один чародей не заточит другого в простую камеру, где можно растворить прутья и заколдовать тюремщиков.

– Но он не знает, что у нас есть еще один чародей. – Флор с надеждой поглядела на Джон-Тома.

– Я ничего не могу сделать, Флор, – проговорил он, упираясь каблуками в трещину между камнями, чтобы не соскользнуть к середине камеры. – Мне нужна дуара, а она была изнутри прикреплена к костюму насекомого.

– Ну попробуй, – молила она. – Нам же нечего терять, verdad [25] Верно? (исп.) ? Чтобы петь, инструмент не нужен.

– Да сделай ты это, шеф, – вмешался Мадж. – Хуже-то не будет, так ведь?

– Ну, хорошо. – Чуть помедлив, Джон-Том принялся петь, под настроение, печальную песню, исполненную надежды.

Рок ему был куда больше по душе, чем вестерны-кантри, но была среди них песня о тюрьме – в городе Фол-сом, – где к мелодии примешивались интонации блюза. Она была полна надежды, ожидания, дум о свободе. Требовалось и подсвистывать.

Мадж с охотой испустил пронзительный свист. Звуки растаяли, уносясь за прутья решетки, но свистун и певец оставались на своих местах. Поезд не приехал за ними, чтобы отвезти на волю. Не заглянул ни один любопытный гничий.

– Ну, убедились? – Джон-Том беспомощно улыбнулся и развел руками. – Нужна дуара. Я пою, а ворожит она. Без нее не получается.