Алексей Андреев - Охота на Крыс

И вот из глубин миров раздался его спокойный голос:

— Ты хотел создать меч, рождающий миры. Ты достиг того, что хотел. Твой меч, который ты назвал в своих мыслях «Равным», будет порождать новые миры. Будет, но лишь тогда, когда старые миры будут рушиться, корчась в агонии. Твой меч будет пить кровь умирающих, и от крови этой будет рождаться новый мир,

Так услышал Урд и понял, что хоть в этом превзошел Предначального Кузнеца, своего учителя, чей меч рождал миры из ткани сущего. С хохотом поднял клинок к лиловому небу, и свет трех лун с ужасом отшатнулся от блеска меча. И от рыка и хохота безумного Урда вздрогнули скалы.

— Ты сам назвал его — РАВНЫЙ! Да будет так! И настанет день, когда все миры на себе испытают его мощь!

И в тот день, когда на выручку гибнущему миру явились Стражи, в руке одного из них был «Равный». Шипела на синем клинке черная кровь Бога, Убийцы Богов, и грозным, багровым огнем сияли руны на синеве стали, и об эту сталь разбилось сердце Бога, Убийцы Богов. В ту ночь уходили навсегда боги My, лишившиеся своего народа и отомстившие за него, и пропадал за гранью миров вместе с ними, богами моря, Город Ста Алтарей.

Рождению нового мира послужила черная кровь проклятого Бога. Задыхаясь в предсмертных воплях, захлебываясь в крови людей и замирая вместе с их предсмертным дыханием, родился иной мир. Пусть после гибели атлантов и говорили мудрецы и учителя, что, дескать, не мир изменился, а люди, но ложью были их слова. Пусть ложью правдивой, искренней, но все же ложью.

Новый мир родился от меча и крови. Велика была сила, заложенная в меч, велика была сила в крови древнего бога. Реки крови, пролитой на жертвенных алтарях атлантов, призвали его в мир из небытия, и в этой крови был корень его силы.

Так говорил в Ашуре нганга Карим-Те, лучший ведьмак-заклинатель, иначе именуемый Бдящим, читавший летопись ведьмаков о Странниках. Только Верховный Ведьмак и Бдящий знали про эту летопись. И когда умирал один из Бдящих, он перед смертью передавал эту летопись своему преемнику. И когда новый Верховный Ведьмак избирался ведьмачьим вече, как великую тайну читал он манускрипт о Странниках и их учениках, некогда написанный ведьмаком, по прозвищу Рысь.

Крепко сжимали рукоять пальцы в старой латной рукавице. Урук убрал меч обратно в ножны и с интересом посмотрел на Кетрин, погруженную в свои мысли. Мягко коснулся ее плеча давно уже замерший за ее спиной Карим-Те. Лишь это осторожное прикосновение вывело девушку из глубокого транса. Встряхнув головой, как бы отгоняя сон, она проговорила:

— Знаете, я лишь сейчас начала понимать. В Ашуре это казалось сказкой и лишь теперь…

Она не договорила и зябко передернула плечами. Холодный свет Луны заливал равнину. Неподвижно замерли огоньки в плошках Бронеслава. Вал огня стоял перед его глазами. Помнил Бронеслав, как неведомый чародей снял с лошадей его чары. Не было больше веры в сторожевую магию у старого ведьмака. Да и птиц теперь не было в сожженной дотла степи, далеко разлетелись они, и тут тоже не обошлось без вражьей волшбы.

Всем своим чутьем, всем ратным опытом чуял сотник ведьмачьей дружины хитрую засаду. И тихо загорелся в ночи круг, огонь глиняных плошек хранил чародея из Черного Леса. И замерла степь, угомонился ночной ветер, внимая волшбе ведьмака.

Выверенным, точным движением Бронеслав достал из вещевого мешка замотанный в тонкую кожу кинжал и рассек вену на сгибе локтя правой руки. Рассек и вонзил в землю окровавленный кинжал, увенчав его черепом ворона с сапфиром на месте левого глаза. Смотрел на мир кусок кости синевой камня и бельмом глины в левой глазнице. Стонала от боли земля, и черная кровь земли, выступив из ее раны, смешалась с кровью ведьмака в вечном обряде побратимства. Не было ни огнива, ни угля в ладонях Бронеслава, но ярко полыхнула щепа, еще вечером бывшая древками стрел.

Не зря горели древки пяти преломленных стрел. Не зря наливался синим огнем сапфир в глазнице вороньего черепа на воткнутом в землю кинжале. В тени от перекрестья лезвия и гарды горел чародейский огонь, и пламя костерка начинало наливаться силой, становясь синим. Медленно стекала кровь из рассеченной вены, до краев заполняя чашу с черным и вязким элем.

Лишь когда наполнилась она до края, залил элем и кровью Бронеслав колдовской огонь своего костерка. Залил, а потом перехватил кожаным шнуром рассеченную кинжалом вену. Порыв ледяного ветра пронесся вокруг него, но ведьмак сидел неподвижно, неподвластный всем ветрам на свете, и так же неподвижно горело пламя глиняных светильников.

С гневным шипением синее пламя обратило в пар эль и кровь. Облако пара окутало череп, и миг спустя иссиня-черный ворон крепко вцепился когтями в рукоять кинжала. Беззвучно зашевелились губы Бронеслава, ворон так же беззвучно ответил. Беззвучно, но все поняли, что птица ответила. Птица?

Нет, внешне ворон выглядел вполне обычно, если не считать ослепительного света из левого глаза. Но от одного его присутствия оторопь взяла даже невозмутимого Урука. Орк не отводил от него взгляда, и, когда с громким криком, больше всего напоминавшим боевой клич, ворон взмыл в небо, Урук ответил радостным рыком. Рык хищной орды, гнев и радость боя была в этом кличе орка, взметнувшего над головой вороненый ятаган.

И ворон ответил. Вновь раздался с небес его крик, и степь испуганно замерла в страхе от лютого торжества. Ворон свечой взмыл вверх, описал круг вокруг походного лагеря и скрылся во мраке ночного неба. Ледяной ветер, пахнущий морем и снегом, на миг замер, чтобы, мгновение спустя, принести громовые раскаты грозы, мчащейся с севера. Не прошло и минуты, как на ночной лагерь обрушился черный дождь.

Рогволд замер. Рус не впервые наблюдал, как ведьмак наводит чары. Но теперь сыну старосты было немного не по себе. Да и в подземельях некромантов приходилось видеть и не такое, одна битва Матери Ведьм с некромантами чего стоила. Но там, в подземельях, все было немного по-другому. Конечно, и Винт, и Карим-Те использовали свое волшебство, но иначе, совсем иначе.

И нганга, и Винт не были для Рогволда земляками. Пусть даже и русом по рождению был Ратибор, по прозвищу Винт. Но ашурские обычаи впитались в ловкача намертво, став кожей и плотью. Для Рогволда не было разницы, откуда его спутник, дравшийся с ним спина к спине и не дрогнувший перед лицом опасности. И Карим-Те, и Винт стали его друзьями, но друзьями из другого народа. Со своими обычаями, порядками.

А вот Бронеслав был земляком, был тем, кем не могли стать нганга или Ратибор. В Бронеславе рус видел дядьку-соседа, пусть из другой деревни, но все равно своего, понятного. С точки зрения Рогволда, Бронеслав больше всего походил на княжьего сотника Путяту. Постаревшего в войнах и бесконечных походах, но еще крепкого воина. Понятного и своего, пусть он даже прошел по дорогам бесчисленные версты, пусть знает повадки невесть каких племен и народов. Все равно земляк он и есть земляк.