Александр Зорич - Семя Ветра

Именно Орнумхониоры хотели, чтобы Хозяин Дома Эльм-Оров лишился своего бесноватого наследника. Этому было две причины. Во-первых, в случае смерти старика Хозяином Эльм-Оров становился дурачок Гелло, а Орнумхониорам не хотелось иметь в союзниках дурачка. А во-вторых, в случае смерти Гелло Хозяин Дома должен был уйти на двухнедельный срок в удаленное ущелье Двух Смеющихся Тритонов для совершения траурных обрядов очищения. Такое добровольное отречение от дел со стороны Хозяина Дома – пусть даже и временное – было Орнумхониорам на руку. За две недели многое можно переиначить по своему вкусу в расстановке сил внутри Дома, если только уметь. Орнумхониоры умели.

Тогда Герфегест выполнил свою непоэтическую миссию безукоризненно.

Да, пятнадцать лет назад он был слишком юн для того, чтобы задумываться о разнице между добром и злом. Об убийстве за деньги и убийстве из мести. Понимание этой разницы («видение Границы» – как говорил Элиен) пришло к нему гораздо позже – уже после того, как его память, рассыпавшаяся на тысячу разрозненных осколков милостью Врат Хуммера, стала по крупицам возвращаться к нему благодаря Семени Ветра.

Но тогда, в Золотом Журавле, он особо не задумывался над тем, что делает – так поступали все, убийцами была вся его родня мужеского пола. Он проник в спальный покой Гелло через тайную дверь для доверенных слуг, высыпал яд в чашу для омовения и, для верности, в серебряный кувшин с водой. Когда поутру Гелло – тучный невысокий мужчина, лишенный растительности на лице – опустил в чашу свои руки, когда он поднес их вместе с напоенной смертью водой к глазам и отер руками лицо…

Герфегесту не хотелось знать, что было дальше. Но он, увы, слишком хорошо учился, он помнил признаки действия каждого и был обречен оставаться с Гелло мысленно, умирая вместе с ним. Чудовищные волдыри вмиг покрыли кожу наследника Дома Эльм-Оров. Нечеловеческая, нестерпимая боль вгрызлась ему в глаза. Его вырвало кровью. Он бросился на колени и как-то очень не по-человечески взвыл.

Крик наследника, помешавшегося вдвойне – на сей раз от боли, – слышали даже рыбаки, которые промышляли далеко в море. Герфегест тоже слышал этот вопль – череда каменных стен, отделявших его, притаившегося в винном погребе, от покоев Гелло, не смогли заглушить ликующей песни смерти, спетой ею губами безумца. Он и сейчас иногда слышал эту песнь – из неласковых глубин ночных кошмаров.

– Эй, кто это? Это ты? – Стражник, которому был поручен самый безответственный, как казалось назначившему его сотнику, участок – выход из подвалов, – был первым человеком Гамелинов, которому чуть было не посчастливилось сойтись с Герфегестом в почти честном поединке. Его товарища Рожденный в Наг-Туоле убил только что, задушив тончайшим шнурком. Не совсем таким же, какой был намотан на его руку – «змею» Герфегест берег для Харманы и потому не хотел осквернять ее случайной смертью низкородного стража. Другим. Но тоже крепким и безжалостным.

В первое мгновение стражник принял Герфегеста за своего напарника, отлучившегося по нужде.

– Тунтак? Ты? Да не морочь же меня, псы сношай твою мать… ты скажи, это ты или кто? – В голосе стража спорили страх и раздражение.

– Это я. Но я не Тунтак, – прошептал Герфегест и снес стражу голову, сразу же вслед за этим отскакивая как можно дальше назад.

Он не хотел являться к госпоже Хармане с ног до головы перемазанным чужой кровью. Почему? Герфегест не стал искать ответа на этот вопрос, удовлетворившись слабоватой версией о врожденной чистоплотности.

Он двинулся дальше. Спальный покой Харманы располагался на четвертом ярусе замка.

Герфегест просто не мог себе позволить проходить второй ярус, отправляя в Земли Грем души всех охранников, которые могли встретиться ему на пути. Теперь он был еще более ограничен во времени, чем раньше. Он не знал, сколько раз за ночь сменяется стража в Наг-Нараоне. Но рассчитывал на худшее. Выходило, что на все про все у него не более получаса.

Торопиться Герфегест не любил и не умел. Он прополз по-пластунски весь коридор второго яруса. Очень некстати было связываться с молодцами, клюющими носами возле лестницы. В этот раз ему снова удалось остаться незамеченным! В какой-то момент его везение уже начало казаться ему самому подозрительным. Но он отбросил свои подозрения прочь как несвоевременные.

Он вылез в окно и снова пустил в дело трехпалую «кошку». Здесь расположение окон было более удачным – оно позволяло путешествовать по стенам без опаски оказаться замеченным. Окон на северном фасаде было сравнительно мало. А те три окна, к которым стремился Герфегест Конгетлар, были окнами спального покоя Харманы.

Герфегест повис под крайним окном и прислушался. Кто бы ни был в спальных покоях Харманы, он не спал. Этот некто мерил комнату беспокойными шагами. Гамелины, похоже, тоже страдали бессонницей.

К счастью, окно было не заперто и, более того, распахнуто настежь. Кованая решетка – два черных лебедя в зарослях остролиста – слегка подрагивала, издавая гулкие, тревожные звуки.

Еще минута и он увидит Харману.

Как он представлял себе Харману, Хозяйку Дома Гамелинов, виновную в смерти его возлюбленной Тайен? Что он знал о ней – женщине, которую собирался убить?

Перед тем как сделать последний рывок, Герфегест задал себе этот вопрос. На такой вопрос никогда бы не сподобился человек Алустрала. Тот, собравшись мстить, отомстит быстрее, чем первые «соображения» найдут дорогу в его голову. Этот вопрос был вопросом человека Сармонтазары, и Герфегест прекрасно отдавал себе в этом отчет.

Дурно это или хорошо, но он давно перестал быть таким Конгетларом, какими были его кровники: красавец Вада, чьим девизом было «стрелять и снова стрелять», двужильный Теппурт, на счету которого значилось около трех десятков убитых собственноручно благородных врагов, суровый и мудрый Зикра, выучивший всему Ваду и Теппурта. Впрочем, все они умерли, а он, Герфегест, остался. Он – новый Хозяин Дома. И он имеет право быть другим.

Хармана Гамелин. Он знал, что она молода. Стагевд старше ее, но он не стар. Стало быть, Хармане никак не больше двадцати пяти. Она наверняка брюнетка, ибо таковы все женщины Гамелинов. Она заплетает волосы в три косы – так водится у «черных лебедей». На ее лице – печать Пути Стали. Этим путем следуют Гамелины. Возможно, она вообще не умеет улыбаться. Разве кто-нибудь видел, чтобы улыбался стальной лебедь?

Ее взгляд. Наверняка это недобрый, проницательный взгляд. Взгляд сверху вниз. Как… у Ганфалы. Герфегест не боялся чужого взгляда – он сам умел смотреть на людей так, что они признавали его правоту почти мгновенно. Герфегест не сомневался, что подобным качеством обладает и Хармана. Трудно быть полновластным Хозяином Дома, если ты вынужден все время убеждать словами. Герфегест знал – мало кого убедишь этими пустозвучными побрякушками рассудка.