Александр Зорич - Семя Ветра

На ковре, разложенном за порогом смежной комнаты, он обнаружил свои вещи.

Змеи-веревки лежали, свернувшись аккуратными клубками. Лук и колчан со стрелами покоились в центре композиции, словно брат и сестра. Духовое ружье служило случайной диагональю. «Кошки». Веревочная лестница со стальными зацепами на концах. «Лапа снежного кота» – она так и не пригодилась – отвечала четвертому эстетическому принципу алустральского предметного натюрморта: корари , хаос, оттеняющий и уравновешивающий общую гармонию. Пустой цилиндрик для отравленных игл. Меч и ножны на специальной подставке из черного дерева – последняя была забродной гостьей, с такой тяжестью, разумеется, ночные убийцы не таскаются даже в Алустрале. Ларец с ядами…

Все то же, что и вчера. Все на месте. Ну и, конечно, до ближайшего предмета ему не дотянуться ровно чуть-чуть. Проклятая цепочка!

Его одежда была вычищена и повешена на держатель в виде двух трапеций, составленных вместе короткими основаниями и укрепленными на прямоугольной стойке. Такая сугубо алустральская, можно даже сказать специфически северная конструкция называлась, насколько Герфегест помнил, «бабочкой». «Бабочка» была изготовлена из все того же черного дерева, оживленного шляпками золотых гвоздиков и врезками из желтого сапфира.

Видимо, подумал Герфегест, слухи о баснословном богатстве Гамелинов не слишком преувеличены.

До одежды Герфегесту цепи позволяли дотянуться. Но он пренебрег этой возможностью. Герфегеста никогда не смущала нагота – ни собственная, ни чужая. Тем более теперь.

Тонкий черный флер, в который вчера куталась обольстительница Хармана, приютился под «бабочкой» – скомканный неряшливым комом. Герфегест отвернулся. Вспоминать о том, что произошло вчера, ему было нестерпимо больно.

О да! Конгетлары не позволяли себе поддаваться женским чарам – таково было кредо Дома. Во все времена случалось иначе: женщины поддавались чарам Конгетларов. Красавец Вада – Герфегест чаще других вспоминал именно его – был самым беспощадным сердцеедом и одновременно с этим самым рьяным женоненавистником из всех Конгетларов, которых Герфегесту приходилось знать. Одних благородных незаконнорожденных за ним числилось около дюжины.

«Если тебе достанет глупости отдать ей свое сердце, имей в виду: она без спросу возьмет все остальное», – учил его Вада, но, как обычно, не в коня был корм. Теперь Герфегест получил возможность убедиться в справедливости слов Конгетлара-женоненавистника. Но поздно, поздно!

Хармана добилась своего. Герфегест пленник. Ему не убежать. Он может, конечно, свести счеты с жизнью, но Хармана, похоже, достаточно умна для того, чтобы понимать: Герфегест не сделает этого. Ибо он не из тех, кто бежит с поля боя.

Но зачем, зачем, во имя Намарна, она сделала это? – гадал Герфегест, и на его губах блуждала гримаса отвращения. В тот момент он ненавидел Хозяйку Дома Гамелинов. И все же понимал, что никогда и ни при каких обстоятельствах не убьет ее. Ибо ненависть, как и любовь, тоже бывает разной.

На том же столике, где и завтрак, Герфегеста ожидали три хрустальных сосуда. Вино, вино и еще раз вино.

Герфегест прихлебнул из крайнего сосуда и в голос выругался. По какому-то непостижимо идиотскому совпадению это было белое вино Эльм-Оров. Герфегест даже знал, как называется сорт. «Душистая свадьба».

Этой же самой «свадьбой» двадцатилетний Герфегест утолял жажду пятнадцать лет назад, когда ждал смерти Гелло, схоронившись между рядами бочек в бескрайних погребах Золотого Журавля.

Оба флота были обезглавлены.

На палубе «Черного Лебедя» лежал бездыханный Ганфала. Никто не знал, мертв Рыбий Пастырь или он лишь на время погрузился в пучины своей внетелесной сущности, чтобы накопить сил и избавиться от невыносимых страданий плоти.

Сердце Стагевда продолжало биться. Но с той же осмысленностью шумит вода горного потока, с какой Стагевд всматривался в лица своих людей. Единственное существенное отличие между положением Стагевда и положением Ганфалы состояло в том, что Стагевд стоял, а Ганфала лежал. Оба они пребывали между жизнью и смертью.

Вздыбившиеся за спиной Ганфалы доски палубного настила, через которые он приуготовлял погибель Стагевду, разом рассыпались в труху и со змеиным шепотком провалились в трюм. Это положило конец всеобщему замешательству.

Гамелины бросились к своему повелителю.

Они успели вовремя – ослабевшие ноги Стагевда были больше не в состоянии держать его обмякшее тело. Хозяин упал на руки своих кровников, слуг и верных вассалов.

Клинки Стагевда выпали из его размякших рук. Двоюродные племянники Стагевда подхватили их, намереваясь заколоть ненавистного Ганфалу, но Орнумхониоры уже окружили тело Рыбьего Пастыря непроницаемой стеной из щитов – попробуй достань.

В это время один из горящих файелантов первой линии неспешно ткнулся в раскоряченные весла «Черного Лебедя». Ветер понес по палубе первые искры – провозвестники грядущего пламенного пиршества.

Спустя мгновение объятая огнем мачта файеланта угрожающе заскрипела и, кренясь поначалу величественно-медленно, а затем все ускоряя и ускоряя свое растянутое падение, рухнула на палубу «Черного Лебедя». Гамелины едва унесли ноги – мачта падала в точности туда, где находился полуживой Стагевд.

Благородные Дома Алустрала дорожат своими Хозяевами. На файелантах второй линии видели, что Стагевд находится в смертельной опасности. К «Черному Лебедю» направились сразу три корабля.

Ввязываться в сражение среди разгорающегося пожара не хотелось ни Гамелинам, ни Орнумхониорам. Ограничились обменом взаимными оскорблениями через горящую мачту и десятком-другим стрел для острастки.

Гамелинов сняли с обреченного «Черного Лебедя» подоспевшие файеланты. Тело Ганфалы под бдительным надзором перенесли на «Голубой Полумесяц». Потом гребцы флагмана императорского флота из последних сил налегли на весла, чтобы разнять корабли, плотно сцепленные встречным таранным ударом.

Чрево «Черного Лебедя» не спешило расставаться с мощным тараном «Голубого Полумесяца». Тогда нагиры, взявшись за топоры, полезли в воду. На волнах закачалась щепа.

Ваарнарк видел, как разгорается пожар на «Черном Лебеде». Его опытный глаз бывалого флотоводца, который не раз и не два встречал корабли Благородных Домов и более чем неблагородных пиратов в абордажном бою, сразу же оценил опасность, которая угрожала «Голубому Полумесяцу».

Вскоре его файелант уже подходил к флагману с кормы.

Остальные корабли Орнумхониоров пребывали в замешательстве. На правом крыле горели файеланты мятежников, разделяя уцелевших непроницаемой завесой огня. Любой, кто попытался бы проскочить сквозь нее, обрек бы свой корабль на верную гибель.