Александр Зорич - Семя Ветра

– Мы помним, госпожа, – вторил старику высокий Гамелин в выпуклом нагруднике. – Мы нарушили клятву и пошли против твоей воли.

Хармана засмеялась. Совсем обычно, даже буднично, но веер прятать не спешила.

«Неужели он еще понадобится ей?» – недоумевал Герфегест, с показной безучастностью наблюдавший за происходящим.

«Какова же должна быть сила их ненависти ко мне, если ради того, чтобы выказать эту ненависть, они готовы подвергнуть себя изощренной пытке гневом своей Хозяйки?» – спросил себя Последний Конгетлар, недоуменно взирая на Гамелина в желтом, который подошел к трону Харманы.

– Позволь мне выразить чистоту намерений новому Хозяину Дома, госпожа.

Хармана благосклонно кивнула.

Гамелин в желтых одеяниях с серебряной цепью на груди подошел к трону, на котором сидел Герфегест, поднял край его плаща и поцеловал его, припав на правое колено.

– Ты сделал правильно, Тенир, – шепнула Хармана.

Примеру Тенира последовали еще семь Гамелинов. И только двое – те, что возмущались пуще остальных, по-прежнему стояли в неподвижности.

Хармана делала вид, что не замечает их. Но когда последний Гамелин отошел от тронного возвышения с выражением крайнего облегчения, которое обыкновенно овладевает человеком после похорон заклятого врага, не замечать их уже не получалось. Неужто придется бросить на колдовские подпольные лезвия бородача в кольчуге и того плешивого недомерка, который обзывал Конгетларов трусами, похваляясь тем, что принимал участие в сожжении Наг-Туоля?

– Достойный Матагевд, любезный дядя мой, – вполне миролюбиво обратилась Хармана к первому, дородному бородачу в кольчуге. – Неужто мне следует снова употребить мою власть, дабы в рядах Гамелинов воцарилось прежнее единодушие?

Бородач в задумчивости почесывал затылок. Он не смотрел на Хозяйку, блуждая взглядам по прожилкам нефрита, из которого был сложен пол Гостиной. Похоже, он не мог решиться ни на повиновение, ни на бунт, а потому бездействовал, словно осел, не знающий, что предпочесть – овес или ячмень.

– Тот самый случай, когда правда дороже жизни, – шепнул Герфегест Хармане.

Хармана не ответила. Она была умна и не хуже Герфегеста понимала, что сила Гамелинов зиждется не только на ее магической силе, но и на искренности ее вассалов. Она понимала, что в минуту ярости хватила лишку с запугиванием Сильнейших, и отдавала себе отчет, что не сможет воспользоваться веером во второй раз. Вся ее магическая сила была вычерпана без остатка.

– Моя госпожа… моя Хармана, – начал бородач, – ты властна над моей жизнью. Это верно. Но я Гамелин и умру Гамелином. Путь Стали – это путь ясного довода, путь правды. Что бы ты ни делала – а твоя сила велика и гораздо превосходит мою, – тебе не доказать мне, что ты сейчас хочешь сделать Хозяином Дома достойного человека. Я не смогу, подобно остальным, поцеловать край его плаща и преклонить перед ним колени, пока сам не буду убежден в твоей правоте.

– Если тебе недостаточно моего слова, любезный дядя, скажи, что будет для тебя по-настоящему ясным доводом?

Плешивый Гамелин выступил вперед. Ему было явно обидно, что Хармана обратилась не к нему, а к Матагевду, который несколько уступал ему в родовитости, хотя и приходился госпоже дядей. Но не успел он открыть рот, как Герфегест встал и, сойдя с тронного возвышения, вынул меч из ножен.

– Пусть честный поединок станет тем ясным доводом, который убедит тебя, верный Гамелин, в том, в чем не может убедить тебя госпожа. Если ты сильнее меня, твой меч положит предел моей жизни и все станет на свои места.

На Харману устремились взгляды, алкающие одобрения. И хотя покорившиеся Гамелины стыдились своего малодушия, сейчас их больше интересовало, будет ли стычка. Смелость и откровенность Матагевда как бы искупила в одночасье всеобщую покорность. Плешивый – это был Ламерк, владетель файеланта «Жемчужина морей» – тот вообще чувствовал себя героем. Разумеется, если бы Хармана спросила у него, что его не устраивает, он бы ответил то же самое!

Острые ногти Харманы впились в черное дерево, из которого были выточены подлокотники ее тронного кресла. Она давно догадалась, к чему вел Матагевд, самый сильный мечник Наг-Нараона. Она знала, что он хочет поединка, но… Герфегест обернулся, бросив на Харману взгляд, исполненный любви и утешения. Он не даст себя убить после всего того, что произошло минувшей ночью. Хоть бы и вышел на поединок с лучшим мечником всей обитаемой суши!

Лавки были раздвинуты, зрители расступились.

Хармана, однако, не пожелала покинуть свой трон – быть может, из опасения лишиться чувств, если шальной удар клинка ее дяди вопьется в обожаемую ею плоть Герфегеста Конгетлара. Она была обессилена, бледна. И все-таки она оставалась невыразимо прекрасной.

Матагевд, смежив веки, поцеловал свой меч. То же сделал и Герфегест.

Мысленно сосчитав до десяти, каждый из противников стал в боевую стойку.

Все Сильнейшие были на стороне Матагевда, хотя и не спешили выказывать это из опасения накликать на себя гнев госпожи. И только Хармана смотрела на Герфегеста с мольбой, собрав в кулак все остатки своей магической силы. Герфегест знал, что ее поддержка стоит поддержки сотни улюлюкающих зевак, как молодой иноходец стоит сотни неподкованных водовозных кляч.

За последние месяцы Герфегест получил представление о боевых уловках Гамелинов. Боевое искусство Стали – это искусство прямых рубящих ударов. Так дрались послы, братья Сорнаксы, так дрался Артагевд. И все же этого знания было явно недостаточно для того, чтобы отыскать слабое место у такого опытного бойца, как Матагевд, который, похоже, никогда и ничего, кроме меча, в руках не держал.

Тренируясь, Конгетлары обычно не делали упора на поединках с мечами, и хотя Герфегест владел клинковым оружием в совершенстве, метательным оружием и луком он владел гораздо лучше. Положение осложнялось еще и тем, что меч Герфегеста – совершенное творение его Брата по Крови, Элиена – был вдвое легче, чем кавалерийский тяжеловес в руках Матагевда.

Двуручный меч Матагевда не имел, разумеется, такого грациозного прогиба, каким отличался меч Герфегеста. Он был приспособлен для жестокой сечи, а не для фехтования. Он был не только вдвое тяжелее, чем меч Герфегеста, но и на треть длиннее.

Именно исходя из этого, Герфегесту приходилось строить свою защиту. Он избегал прямых сшибок, закладывал сложные кривые и свободно отступал, заботясь лишь об одном – не подпустить противника достаточно близко. По негласному соглашению Герфегест и Матагевд отказались от оружия левой руки, хотя Герфегесту это было гораздо менее выгодно, чем Матагевду.

«Это и будет моей уступкой», – подумал Рожденный в Наг-Туоле, подаваясь вперед в колющем выпаде.