Лиланд Модезитт - Башни Заката

«Ззэзз…»

Не вызвать ли сейчас ветерок? Ведь они далеко от Фенарда и от той всепроникающей белизны. Шмяк!

«Ззззз…» — неуемно гудят москиты.

— Дерьмо! — бормочет юноша. Когда его спутники толковали о плодородных долинах Галлоса, ни один из них и не заикнулся насчет проклятущих кровососов. Как, впрочем, и о вонище, царящей в переулках здешних городов.

«Зззззз…»

В небе мелькает что-то белое. Креслин вскидывает глаза, но птица (если это была птица) уже исчезла.

«Ззээзз…»

Шлеп!

«Зззээз…»

— Похоже, тебе мошкара не нравится, — замечает Хайлин. — А вот ты ей пришелся по вкусу.

Шлеп!

Открытая шея саднит, но в долинах Галлоса стало одним москитом меньше.

— Долго еще ехать?

— Еще пару кай, — сухо отвечает Хайлин. — Как раз к темноте будем на месте.

Розовато-оранжевое свечение угасает, когда в быстро сгущающихся сумерках Креслин останавливает мерина возле высокого светло-серого камня — верстового столба.

— Перндор, — читает он. — Тут написано: «Перндор, три кай». Мы туда путь держим?

— Пожалуй, что и туда.

— Пожалуй?

«Зззэз…»

— Он тебя подначивает, малец, — гудит с козел Деррилд. Хайлин ухмыляется.

Шлеп! Креслин покачивается в седле, едва не потеряв равновесие при попытке прикончить еще одного кровопийцу. Потом он натягивает поводья и скачет назад, на середину дороги. Гам тоже грязь, но не такая глубокая и топкая, как у обочины, возле столба.

— Ладно, не так уж и далеко.

Взмокший от пота юноша с расчесанной от укусов шеей обреченно вздыхает. Впрочем, довольно скоро они приближаются к очередному столбу, где написано просто «Перндор», без указания расстояния. У дороги возле ветхого забора торчит полуразвалившаяся лачуга.

Каменное мощение обрывается; дальше идет глинистая тропа, в настоящее время представляющая собой хлюпающее, вязкое болото.

Сумерки быстро переходят в ночь. Становится прохладнее, но не настолько, чтобы Креслин перестал потеть. А призвать ветра, чтобы охладиться и отогнать мошкару, он не решается: мешает присутствие язвительного торговца и востроглазого наемника.

— Терпеть не могу ездить по ночам, — бормочет Хайлин, касаясь рукояти меча.

Креслин молчит: вместо слов он тянется к едва уловимому ветерку, повеявшему с запада, со стороны неприглядных строений с неосвещенными окнами.

— Там кто-нибудь живет? — спрашивает он, показывая на развалюхи. — Должен же здесь быть приличный постоялый двор.

На мысль о постоялом дворе наводит горящий примерно в кай впереди одинокий свет.

Ветерок приносит звуки — конский храп и звяканье металла. Креслин замирает, осознав, что справа и позади, за темным амбаром, затаились всадники.

Юноша выхватывает меч из заплечных ножен, но чувствует, как невидимый стрелок целится в него из лука.

В отчаянном порыве он швыряет ветер в лицо лучника.

Деррилд хватается за утыканную гвоздями дубинку и, взывая неизвестно к кому, чуть ли не на все словно бы вымершее поселение орет:

— Бандиты! Бандиты!

Припав к шее своего костлявого мерина, Креслин пришпоривает его и, с мечом наголо, устремляется навстречу полудюжине верховых.

Тьма взрывается криками.

Сверкает клинок. Юноша не обдумывает своих действий: его тело движется как бы само собой.

— Ублюдок! Дьявол! Где он?

Креслин свивает воздушные потоки в завывающий смерч и снова швыряет ветер навстречу врагам. Мерин под ним шатается и начинает оседать, но даже перепрыгивая со своего коня на спину вражеского, юноша использует инерцию полета, чтобы полоснуть клинком по горлу не успевшего увернуться разбойника.

— Уходим! Их тут полно! Они уложили Фрози!

— Проклятье! — бормочет он, пытаясь выбросить труп из седла.

Стук копыт. Рядом останавливается Хайлин. Даже в полутьме видно, что он бледен как мел.

— Где Деррилд? — Креслииу удается-таки спихнуть мертвеца на землю.

— Несется к гостинице. Улепетывает со всей быстротой, на какую способны мулы.

— Что?

— Да то. Драться — наша работа. Ты не забыл: нам за это платят.

— А… ну да.

Креслин озирается по сторонам. Кроме громилы, на коне которого он сидит, поблизости валяются еще два человеческих трупа. И конский: бедный мерин, на котором он проехал столько кай.

— Ты уделал еще одного малого, но он зацепился за стремена, и его унес конь, — невыразительным голосом произносит Хайлин.

Креслин трясет головой, желая унять дрожь и в то же время не желая верить услышанному:

— Не может быть. Я просто поскакал им навстречу…

Один из убитых, лучник, лежит навзничь, и лицо его покрыто ледяной коркой. Конечно, вечер прохладный, но ведь не настолько! Не мог человек оледенеть за несколько мгновений!

Креслин сглатывает, отгоняя память о том, как мысленно призывал ветра с Крыши Мира.

Другой разбойник, низкорослый малый в темной тунике и штанах, лежит, уткнувшись лицом в лужу.

— Я не знаю, кто ты такой, Креслин, и предпочитаю не выяснять.

— Да я… я вообще никто.

Не находя слов, юноша машинально вытирает клинок о какой-то свисающий с седла лоскут и вкладывает в ножны.

— Как и сама смерть, приятель.

Спешившись, Хайлин склоняется над трупом вожака разбойников и взмахивает клинком, рассекая кожаный ремень. Вернувшись, он бросает Креслину тяжелый кошель:

— На, спрячь.

Юноша растерянно сует кошель в котомку. Хайлин вскакивает в седло.

— Перевьючь свои седельные сумы на этого коня и поехали. С покойниками пусть разбираются местные. Против живых разбойников у них кишка тонка, а на это, может, и сгодятся.

Не переставая удивляться тому, как быстро все произошло, — лучник прицелился в него, а спустя несколько мгновений четверо (если верить Хайлину) разбойников были уже мертвы, — Креслин вручает наемнику поводья вороного и, бормоча себе под нос «Да не мог я все это натворить, не мог…», бредет по грязи к мерину. На лошадиной морде видны темные пятна: кровь или грязь, в темноте не разобрать, да это и не имеет значения. Юноша снимает свои сумы и крепит их к разбойничьему седлу — оно куда лучше того, что дал ему Деррилд.

Успокаивая вороного легким прикосновением, юноша взлетает в седло, настолько легко, насколько позволяет усталость.

Грохочет отдаленный гром. Небо начинают затягивать тучи.

— Трудно поверить, что ты не из числа этих бесноватых стражей, — бормочет Хайлин. — И с конем вон как ловок… Да и дерешься на их манер.

— Я у них учился.

Почему бы и не сказать часть правды?

— Верю… — Хайлин по-прежнему отводит глаза. — Это кое-что объясняет… Хотя насчет лучника…

Насчет лучника Креслин и сам не все понимает: ясно лишь, что это его рук дело. Глубоко вздохнув, он направляет коня на свет, к постоялому двору. Сейчас, сегодня о лучнике лучше не думать. И без того с каждым новым поступком оказывается, что он знает о себе еще меньше, чем думал. Мороз пробегает по коже, хотя на улице не так уж и холодно.