Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти

— Даст понюхать свою победу. Алва был бы еще лучше... Армия видит, что нам не везет. Одни к этому привыкают, другие ищут причину во мне. Помолчи! Я не слепой, ты тоже, и в любом случае триумфов тут у нас не предвидится даже с Эмилем, так что будем воевать как есть. А говорю тебе об этом, чтобы не вздумал из лучших побуждений врать. Рискнешь показать письмо Савиньяка или скажешь, что сжег?

— Проэмперадор Севера желает нам успеха и предполагает, что из-за Эйнрехта дриксы будут шевелиться быстрее.

— И всё?

— Пакет у Карсфорна, за ним можно послать. Это не столько письмо, сколько подробное описание весенней кампании, которое он не успел отправить с Давенпортом. Марагона местами очень напоминает Гаунау, Гэвин считает, опыт Савиньяка нам пригодится... Особенно арьергарду. Собственно, об этом Лионель тоже пишет.

— Что ж, изучи на досуге, если таковой случится, а что до успеха... Пока мы целы и неподалеку, Марагону «гуси» своей считать не смогут, даже если перебьют всех марагов.

Это прозвучало спокойно. Так же спокойно и буднично, как приказ оставить Гельбе, но в Гельбе были разве что гарнизоны, а здесь деревни, деревни, деревни... До самой Гогенлойхе.

— Думаешь, я готов пожертвовать населением целой провинции, лишь бы сберечь армию? — Фок Варзов как-то слишком глубоко вздохнул и что-то поискал глазами на столе, но так ничего не взял. — Я не Рокслей, но я и не Савиньяк, готовый жертвовать армией, если его устраивает цена... Рапорт о гаунасском походе Рудольф мне переслал. Хотел тебе показать, но раз уж у тебя свой и подробный...

— Я пошлю к Карсфорну. — Письмо надо показать, пусть старик убедится... Вот уж по-дурацки вышло! На ровном месте и будто в отместку за хороший вечер.

— Не нужно. Регент пишет о том же — Фридрих, кесарь, спешка... Леворукий бы побрал эту политику, всё вокруг изгадит, даже войну.

2

Арлетта переглянулась с его высокопреосвященством и, зло сощурившись, переступила порог мужской спальни, судя по размерам и мебели — не столько менторской, сколько капитанской. Сэц-Пуэн искупал действительные и мнимые грехи как мог. Дурачок несчастный.

Мэтр не лежал, а сидел в кресле у заботливо распахнутого окна. На скрип двери он повернулся и сделал попытку встать, которую Левий пресек привычным пасторским жестом.

— Как вы себя чувствуете?

— Мне лучше.

— Странно, что вам стало плохо в столь сухом помещении.

— Я испугался... Видите ли, я не очень смелый человек... Мне далеко до... моих унаров, и я плохо вижу в темноте. Когда я наступил на что-то... Я вспомнил Дору, там я тоже... наступал. Поверьте, это не стоит беспокойства таких... знатных особ.

— Допустим. — Левий пододвинул Арлетте стул. — Скажите, что вас так поразило в словах коменданта?

— Я не понимаю.

— В трапезной меня удивило, что никто не догадался опустить крюк для лампы, как это обычно делается. Вы быстро, очень быстро для человека, не умеющего открывать двери, объяснили, что шутник испортил чердачный замок. И это при том, что крюк по назначению, судя по всему, давно не используют, трапезная освещается настенными светильниками. Разумеется, даже самый далекий от жизни ментор мог слышать, что механизм действует, но чердак недоступен, но почему тот же ментор не знает об участи подвалов?

— Я знал, просто это... не имело отношения к происшествию с... с туалетом капитана Арамоны.

— Не лгите. — Мягкость его высокопреосвященства напоминала о кошке или... о палаче. — Я смотрел на вас, когда комендант сказал о подвалах, вы были очень удивлены, и этому я вижу два объяснения. Начнем с более для вас выгодного. Вы знали о чердачном замке и не знали о подвальных, потому что шутка с крюком — дело ваших рук. Не нужно быть акробатом, если у тебя есть ключи.

— Господа... Господа...

Его астма была неподдельной, но сочувствия больше не вызывала, только отвращение и желание выйти. Зачем графине Савиньяк чужие гаденькие секреты? Ради Арно? Но война выметает из голов и из душ и не такой сор.

— Мэтр Шабли, — преодолела брезгливость Арлетта, — вас никто не отправит в Багерлее, вас даже из Лаик не выставят. Описательные науки вы знаете, а менять одну ворону на другую бессмысленно. То, что унаров заводил кто-то из менторов, очевидно. Все началось с перчатки, а ваша сестра, как оказалось, была замужем за перчаточником.

— Сударыня...

— Почему вы так разволновались, наступив на факел?

— И что вы в волнении подняли с пола? — удивил если не Шабли, то Арлетту Левий.

— Ничего... Ерунду...

— Какую именно?

Мэтр торопливо сунул руку в карман и раскрыл ладонь. На ней лежала черная пуговица. Такие же были на унарских куртках Арно, Эмиля, Ли...

— Сам не знаю, зачем я поднял. Просто увидел... Я ничего не знаю. Ничего!

— Чего именно вы не знаете?

— Куда они ушли... Капеллан и мальчик.

— Допустим. Сударыня, позвольте мне. — Голос Левия стал еще мягче. — Господин Шабли, кое о чем вам все же известно. Вы создали шутника, чтобы чужими руками убрать начальника, которого ненавидели и боялись. Вам было мало собрать унарские шутки за четыреста лет, вы решили дать себе волю и всласть поглумиться. Из-за спин своих учеников, разумеется. Отсюда и «графская» перчатка, и подмененная перед дворцовой церемонией шпага. Сударыня, я правильно понял? Подобные деяния унарам не под силу?

— Да, — устало подтвердила Арлетта. — Могло быть и что-то еще, о чем мои сыновья не знают. Капитан Арамона был глуп, а кроме него, искать виновника никто бы не стал — унарское братство...

— Не думаю, что вы правы. Священники бывают очень любознательны. Пропавший капеллан мог молчать, но не знать он не мог. Когда шутка зашла слишком далеко, он пришел к шутнику и потребовал признаться. Чем не повод для убийства?

— Нет! — прохрипел Шабли, невольно остановив готовую возразить графиню. Час назад у пруда Левий доказывал, что ментор не мог убить, и доказал, хотя... Вовремя предъявленное обвинение может развязать язык. Даже самое дикое.

— Вот мы и добрались до второго возможного объяснения. — Кардинал не обращал на задыхающегося ментора ни малейшего внимания. — Этот человек заметил, что я на него смотрю, и при упоминании о подвалах на всякий случай сделал вид, что очень удивлен. По той же причине он солгал коменданту, что не в силах отпереть дверь. Какая чушь! Здешние замки откроет десятилетний ребенок.

Шабли вскочил. Набросится с кулаками? Станет оправдываться? Рыдать?

— Я... в самом деле хотел... избавить Лаик от Арамоны. Не для себя... Я не мог видеть, как этот профан... глумится над тем... что для меня свято. Над историей, над искусством... Над совестью и разумом. Таких нельзя подпускать к мальчикам... И к моим наукам. Я надеялся, что его уберут, чтобы он не позорил... корону. Я...