Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти

— Я лучше спрошу. При чем тут моя семья?

— Я очень сожалею, сударыня, но мы гораздо острее воспринимаем связанное лично с нами. Гороскопы семейства Савиньяк я составил для сравнения. Ваш супруг погиб примерно так же, как Рамиро, но в гороскопе графа Савиньяка несчастье пришлось на «гибельный период», а в гороскопе Рамиро — нет. Мало того, в нем отсутствуют сочетания, предполагающие счастливую совместную жизнь, столь четко выраженные у вас, ваших старших сыновей и покойного супруга.

— Остается предположить, что астрология применима к обычным людям, но не к Алва, Эпинэ, Окделлам и настоящим Раканам.

— Браво, сударыня! Вы поверите, если я скажу, что Алонсо Алва, Рене Эпинэ, Джеральд Окделл и десятка три других представителей «странных» семейств прожили свои жизни, не дразня звезды?

— Тогда дело, может быть, в смене Круга?

— Под нее с натяжкой попадают Рамиро и Алан, но не Эгмонт и не бессемейность Эпинэ. Вам ничего не говорит имя последнего лаикского монаха?

— Диамнид... Имя нечастое.

— Диамни Коро. Друг и наперсник Эрнани Святого, которому в потомстве отказывали не только звезды, но и лекари...

— Вы полагаете, что Диамни — отец Анэсти Гранита? Я не помню в императорском роду художников.

— Я тоже, а жаль.

— Чьим бы сыном ни был Анэсти, Эрнани Последний родился королем, а его худородность только порадовала бы взъевшуюся на демонские отродья Церковь.

— И все же имя лаикского затворника настораживает. Оно не более чем штрих, но штрихи создают рисунок. Давайте исходить из того, что этот Диамнид и есть проживший свои годы Эрнани. Я не могу доказать свою правоту, даже взломав гробницу, — все черепа похожи, но другие объяснения меня не устраивают. Вы слушаете?

— Да, но у меня кончился шадди.

— Это легко исправить, — заверил кардинал и полез в бюро за очередной приправой. Туда же устремилась и кошка, вышло смешно.

— Альбина! — Гнев кардинала был чудовищно лицемерен. — Бесстыдница... Сударыня, вы помните, как сын Алана отказался от отцовского титула?

— Нет, с чего бы?

— В самом деле, — согласился Левий, — с чего югу помнить о севере? Ричард Горик сказал единоутробному брату: «Я еще не искупил ошибки отца, а тебе искупать нечего. Надор твой по праву совести». Совести, сударыня!.. Женевьев Окделл-Ларак более чем резко поддержала старшего сына, хотя была горячо предана первому мужу и...

— Я знаю, что Женевьев едва не вцепилась в лицо Франциску.

— И спустя много лет, по сути, согласилась с приговором. Конечно, женщины часто смотрят глазами своих мужчин, но Гвидо Ларак к тому времени был мертв, так же как и Алан Окделл.

— Женевьев могла винить Алана в том, что с ней сделал Франциск. С нами... С женщинами это случается. Графине Окделл с детьми еще повезло, будь Франциск Оллар Фридрихом Железным, он бы убил и семью, Женевьев должна была это понять.

— По-вашему, герцогиня, хорошенько поразмыслив, отомстила казненному мужу за счет сына? Конечно, я не знаю, что творилось в головах всех этих людей, но почему бы не судить о них, исходя из представления о природе человеческой и из того, что доказано? Например, из последнего разговора Алана и Рамиро, который мог слышать и Гвидо Ларак. Мне попалось несколько свидетельств, правда, с чужих слов. Все они сходятся на том, что Окделл спросил и Алва признался в убийстве. На мой взгляд, лучшего доказательства того, что Эрнани был жив, не найти. Корица или кардамон?

— Мне нравится ваша логика. Корица.

— Так и будет... Итак, король где-то прячется, Франциску объявлено, что Эрнани мертв. Теперь попробуйте представить себя Рамиро Алвой. Город сдан. Вы ранены в голову, устали и едва держитесь на ногах. Рядом с вами новые союзники. Вы вместе дрались, что уже немало, но вы им еще не свой. И тут появляется знакомое лицо, Алан Окделл, к которому вы расположены и который расположен к вам, иначе с чего бы Повелителю Скал бегать по стенам в тревоге за «полукровку»?

— Вы, Рамиро, то есть вы, ваше высокопреосвященство, вряд ли могли это знать...

— Я увлекся, вы правы. Поиски Алвы — свидетельство для нас, но у Рамиро наверняка были свои причины доверять Окделлу. Вы отгоняете людей Франциска, протягиваете руку. В ответ вам бросают обвинение в убийстве. Вы можете оправдаться, но вокруг враги вашего короля. Что будет с ним, если они услышат? Что будет с вашей женой? С Шарлем Эпинэ? И вы громко и отчетливо признаетесь в убийстве, наспех придумывая, как выпроводить Окделла, не дав ему наделать глупостей, только вас уже не слушают. Мститель выхватывает кинжал, а вы слишком устали и слишком доверяете, чтобы успеть уклониться...

— Сколько вам лет, ваше высокопреосвященство? Четыреста тридцать?

— Пятьдесят шесть. Я не бывал в Кабитэле, если я правильно понял ваш намек.

— Тогда покажите ваш гороскоп, — усмехнулась Арлетта.

— Не раньше зимы. Он мне не нравится, и я не намерен идти у него на поводу.

— Тогда что, по-вашему, было дальше? Не с Аланом, с Эрнани.

— Только то, что могло быть. Думаю, Франциск быстро понял суть затеянной Рамиро интриги, но не подал виду. Оллара устраивали умерший за него Алва и убитый Алвой король. Не берусь сказать, где скрывался Эрнани и как его нашли. Франциск мог разговорить Эпинэ, кто-то мог проследить, да и в Эрнани могли проснуться гордость или чувство долга. Я уверен, что старый король встретился с новым и они заключили договор: Эрнани остается в Талиге, в танкредианской обители, и занимается своими любимыми рукописями, Франциск правит страной, а Эркюль Сэц-Придд не правит ничем. Эрнани пишет Эсперадору и бывшей жене: он не собирается возвращаться, но если Эркюля решат короновать, он, Эрнани Одиннадцатый Ракан, лично подтвердит свое отречение в пользу Франциска и обвинит супругу в неверности. Письма отправляются к фок Варзов, который, как и было оговорено, ждет в Агарисе вестей от своего государя. Старику остается довести волю Эрнани до Эсперадора и вернуться в Талиг к уже двум королям. И к новой службе. Что скажете, сударыня?

— Ничего. — Арлетта зачем-то перевернула свой собственный гороскоп. — Пока ничего... Добавьте к своим вопросам. Нынешнему герцогу Алва в первой половине 388 года астрологи ничего выдающегося не обещали, однако в это время случилось нечто... определившее всю его дальнейшую жизнь.

— Спрашивать вас о подробностях, видимо, не стоит.

— Вы правы. Как вам моя история?

— Я ее продолжил, — приосанился Левий, — вернее, постарался продлить послевкусие. Альбина, подвинься! Прошу вас.

Там, где сидела кошка, бумага была теплой и к ней прилипла рыжая шерстинка. Когда кошка спит на письмах, это всегда уютно. В Рафиано жили кошки, в Сэ — нет, но исправлять это уже Франческе.

— Сударыня, я жду приговора.