Сергей Алексеев - Очаровательная блудница

Он грубовато схватил ее за руку и вновь усадил.

— Тебя обманывают! Не пойдешь.

— Что ты — обманывают? — слегка возмутилась женщина. — Грех эдак говорить… Поди знаешь, она письмо писала, когда занедужила. Демиан отсылал.

— А ты почему молчишь… посланец?

— Он глухой у меня, от простуды, — смиренно глянув на мужа, проговорила она. — Немтырь, но понимать понимает… Ты же, Елизавета, помнишь материну руку?

— Это писала не она! — заявил Рассохин.

— Как — не она? — чего-то испугалась Лиза. — Ты же говорил, похоже…

— Не хотел тебя разочаровывать…

— Нет, Стас… Но вот же люди, они знают!..

— Я не знаю, кто эти люди! Только прошу, не верь им. Твоей мамы давно нет в живых.

Она ослабла.

— Почему… нет?..

— Потому что она убита, — сквозь зубы выдавил он. — И все! Разговор окончен. Ступайте отсюда.

— Убита?!

Немтырь будто бы услышал, выкатил сухие, чуть кровяные глаза.

— Что это он такое говорит-то? — обескураженно проговорила его жена. — Как же — убита? Обезножила только, суставы ломит…

— Откуда ты знаешь, Стас?

— Я это видел сам, и Христофор подтвердил. Не нужно больше обманывать. Не буду спрашивать, кто вас послал и зачем вы заманили сюда Елизавету. Не хочу… Идите!

Лиза вдруг заплакала, уткнувшись ему в плечо.

Пришедшие опять переглянулись, молча встали и подняли свои пестери.

— Ты не плачь, Елизавета, — сказала женщина. — Матушка твоя жива. Должно, Рассохин ошибается или пускать тебя не желает. Сама-то подумай, с чего бы мы за тобой пришли, коль не посланы были?

Немтырь согласно покивал и помог жене просунуть руки в лямки.

— Никуда не пойдешь! — насупившись, приказал Рассохин. — Уговор помнишь?

— Как надумаешь, вон туда приходи. — Женщина невозмутимо указала на другой конец сгоревшего поселка, где торчал остов электростанции. — Мы тамо-то будем. Отдохнем с дороги…

Посланцы закинули пестери за спины и побрели по свободному от прошлогодней травы краю берега.

Лиза проводила их взглядом, достала платочек и вытерла лицо.

— Ничего не понимаю, — проговорила, сдерживая всхлипы. — Почему тогда они говорят — жива? Зачем?

— Увести тебя хотят.

— Но зачем я им? Совершенно незнакомые люди! И на вид добрые…

— Они все здесь на вид добрые…

— Это кержаки?

— Поди разбери. Нынче тут народ всякий. Вроде похожи, но говор не такой, и мужик без бороды. Молчун, что ли?

— Мне почему-то страшно. — Она прижалась к плечу. — И почерк не похож?

— Нет.

— А ты знаешь, кто маму убил?

— Знаю.

Лиза посмотрела ему в лицо.

— Кто?

— Я.

Она даже не вздрогнула, не отстранилась, только потупилась.

— Так я и подумала…

— Был больной, в бреду…

— Зачем ты оправдываешься? Сказал бы раньше, и все…

— Просто сказать — и все?!

— Я догадывалась. Ты все время прятал глаза, когда вспоминал маму. Еще когда я приезжала к тебе в Москву. Сначала подумала, у вас с ней что-то было. Потом поняла.

Ему стало холодно.

— Тогда хотел признаться, но сам еще не верил. Тридцать лет сомневался… Христофор позавчера подтвердил. Потом это письмо…

Лиза помолчала, прислушиваясь, затем отпустила его руку и отстранилась.

— Когда я думала о маме… О ее жизни, о смерти… Почему-то казалось, ее убили из ружья.

— Из винтовки.

— Ну, из винтовки… Я была маленькая, когда папа чуть в нее не выстрелил. У нас на даче, где жили ласточки. Он наставил ружье и держал на взводе…

— За что?

— К маме пришел дядя Валера, младший брат папы… — Она проглотила ком. — И они… послали меня смотреть, как ласточки вьют гнездо. А сами… в общем, понимаешь, что делали. Я в окошко подглядывала. И тут неожиданно приехал папа, откуда-то с международных соревнований. Хотел сделать сюрприз… Я так кричала… Дядя Валера на колени встал, а мама нисколько не испугалась. И папа выстрелил в пол. Хотел сначала обоих и себя. Я после этого стала заикаться.

— Она ничего не боялась…

— Папа звал ее — оторва… А меня возили к гипнотизерам.

— Меня тоже. И еще жена лечила, лучше всякого психотерапевта.

— Но мама же красивая была? Очаровательная?

— Очаровательная блудница… И походила на Афродиту.

— По таким мужики с ума сходят.

— И я сошел…

— Но ты же ее не любил?

— Всю жизнь думал… Это не любовь, это жажда обладать ею, страсть…

— Эгоистическое мужское чувство.

— У женщин это тоже бывает.

Рассохин померил шагами сыпучий яр, долго глядел на немое парение береговых ласточек над водой и наконец-то услышал звук взревевшего мотора возле женской зоны.

— Сейчас поговорю с Галицыным, и возвращаемся в Усть-Карагач, — заявил он. — Провожу тебя в аэропорт.

Лиза смерила его взглядом, сказала с вызовом:

— Я никуда не улетаю.

— Но тебе уже нечего больше искать на Карагаче.

— Позволь мне решать, где быть и что искать.

Стас услышал жесткую решительность в ее голосе и промолчал, думая про себя, что все равно никуда ее не отпустит. Разве домой, в Питер…

— А что теперь станешь делать ты? — чуть смягчилась она.

— Останусь здесь.

— И станешь искать книги?

— Нет.

Ее что-то встревожило.

— Насовсем, что ли? Стас?

— Прости… Если можешь.

— Ты что придумал? Посмотри на меня!

— Как говорят, тут и разошлись их дороги. — Он отвернулся. — Ты же понимаешь…

— Понимаю…

— Мне нельзя возвращаться. Да и не хочу никуда больше.

Лиза подбросила в костер хвороста — просто чтобы занять руки.

— Ладно… Если ты убил, почему не сидел в тюрьме?

— Доказать не смогли. Нет трупа — нет преступления…

— Ты скрывал? Доказательства?

— Я пришел с повинной, долго искали… И ничего.

— Как же ты станешь жить? Где?

— На Карагаче. Мне тут самое место. А ты уезжай.

На другом берегу наконец-то затарахтел мотор. Лиза послушала, спросила:

— Ее где похоронили?

— Не знаю… Христофор сказал — утопили в болоте. По их обычаю…

— Это что за дикий обычай?

— Они так хоронят блудниц и воров.

Хворост сгорал почти мгновенно, а Лиза все бросала и бросала. И вдруг выпрямилась решительно:

— Мне надо встретиться с этим Христофором! Сама спрошу!

— Это можно, — обронил он. — Вот эту ленточку на куст привязать, сам пожалует…

Лиза взяла ленточку, поиграла ею и, выбрав березку на берегу, привязала.

В это время из истока старицы показалась лодка. Стас вскинул бинокль: Галицын стоял в позе Наполеона, завернувшись в офицерскую плащ-накидку — ветер трепал полы…

На сей раз моторка пилила на малых оборотах, чуть наискосок, борясь с течением, вероятно, чтобы дать возможность полковнику осмотреться. Едва лодка ткнулась носом в берег, как из протоки вырвались еще две дюральки — по трое человек в каждой. Одна пошла вниз, другая вверх: похоже, в лагере амазонок сыграли тревогу и теперь или отрезали Рассохину пути к отступлению, или проверяли, не привел ли с собой ОМОН…