Stashe - Судите и судимы будете

— Лео, ты сказал, Янус пытались колонизировать?

— Почему пытались? — Леопольд почесал нос мизинцем и задумался. Богдан терпеливо ждал. Через какое-то время, ученый, которому хотелось рассказать слишком много всего и одновременно, да еще и на законных основаниях, по просьбе инспектора (а где на станции еще найдешь такие благодарные уши?) заговорил, — На планету высаживалась колония. Довольно большая по тем временам. Собирались обосноваться всерьез и надолго. Поначалу отчеты на землю приходили регулярно. Попытки войти в контакт с аборигенами, строительство, изучение планеты, много чего. Там еще упоминался ряд закрытых файлов, которые шли под кодировкой и почти полностью были утеряны. Какая-то мутная история. Корабль, который вез на Землю результаты исследований, образцы, результаты многолетних опытов исчез в середине пути. Скорее всего, произошла некая трагическая случайность, и все погибли. Буквально за следующие два-три года колонисты полностью свернули все программы и в одностороннем порядке разорвали связь с землей. За давностью лет восстановить доподлинно ход событий невозможно. Мутное время. Многие колонии тогда погибали и исторические свидетельства тех трагедий читать тяжело. Не хватало опыта, знаний, умений. Янус вычеркнули из общей программы, поскольку он находился слишком далеко и не являлся приоритетной планетой. А таинственные события тех лет, лишь усилили нежелание землян впустую рисковать людьми. Тратить огромные средства и человеческие ресурсы на планету с плохой репутацией, совершать повторную попытку колонизации не стали. Как раз пошел спад первой волны. О Янусе забыли очень надолго. Честно говоря, предполагаю, решили, что колонисты просто погибли, выродились. А когда чуть более ста лет назад исследовательский корабль наткнулся на систему и обнаружил, что в архивах планета помечена как условно-исследованная и пригодная для жизни, тут такое началось. Вбабахали кучу денег в станцию, начали развертывать исследовательский корпус и внезапно обнаружили далеких потомков тех самых колонистов. И это, друг мой, только начало истории, — победно наставив палец на Дана произнес Леопольд.

Предпоследний день пути запомнился особо. Упала в обморок. Когда Стоуш пропал, я сравнивала свои чувства с чувствами человека, попавшего под водопад. Струи бьют с такой силой, что задыхаешься и не можешь сделать и шага. Хотя точно знаешь, оставаться на месте нельзя — захлебнешься. Видно долбануло и меня не слабо, потому что прийти в себя и начать соображать никак не удавалось. Я была потеряна и делала все абы как, не задумываясь. Возможно, если бы Стоуш не решил проявить честность и раскрыть мне глаза, пережить гром среди ясного неба оказалось значительно легче. Теперь же давило сознание, что я не просто одна, а по-настоящему одна.

Когда я покинула нашу последнюю стоянку, темнело. Какой ляд меня понес бродить по крутым горным тропам? Видно судьба хранит даже самых неразумных из своих детей. Я не упала в расщелину, не сломала ноги и, в общем-то, почти не сбилась с пути. Когда окончательно стемнело, и на небо выползла яркая луна, я дышала как загнанная лошадь. Мысли заблудились в голове, хотелось пить, но не есть. Я нашла широкую выбоину в скале, достаточно сухую, покрытую по дну слоем павшей листвы и иголок. Там и примостилась. На скале, как раз над головой, росли два чахлых деревца тои, которые наполовину загораживали обзор, шуршали и шумели в темноте. Сколько ночей в своей жизни пришлось провести мне под открытым небом? Не одну, хоть и не сотню. Я часто путешествовала одна, без спутников и в местах с худшим климатом, поздней осенью, а как-то и в конце зимы. Однако же ни разу не чувствовала себя такой беззащитной, напуганной и потерянной.

Ночью спала урывками. Похолодало, поднялся ветер, несколько раз срывался мелкий дождь. Я дремала, прислонившись спиной к неровной поверхности скалы. Проваливалась на мгновения в черную яму сна, вздрагивала, ежилась и сильнее куталась в плащи, свой и Стоуша. Но стоило порыву ветра потрепать листву над головой, просыпалась опять и судорожно прислушивалась. Этот кошмар продолжался до утра. Едва бледная полоса света разрезала темное полотно ночи пополам, отделив небо от суши, я отправилась в дорогу. Ни есть, не пить не хотелось совершенно. Я брела, изредка уточняя направление по компасу, выше в горы по каменистой, пыльной дороге. Желто-коричневая взвесь оседала на одежде, волосах и коже, щекотала в носу, сушила горло. Зато к полудню совсем распогодилось. Солнце припекало по-летнему. Мне же все казалось слишком ярким. Листва на деревьях, пыль под ногами, небо, трава — выглядели неестественно насыщенными. Как если бы я, к примеру, глядела в желто-зеленое стекло. Котомка оттягивала плечи, ноги заплетались, а свет слепил так, что приходилось щуриться. Я остановилась. Потерла руками лицо, пощипала щеки. Не могла себе объяснить, что так напрягало, но напрягало ужасно.

Ветра не было, щебетали птички, по склону периодически, с глухим шорохом, сползали ручьи мелкого камня вперемешку с песком. Справа, обрывалась вниз крутым скатом гора, поросшая огненным кустарником, и уже глубоко внизу, метрах в сорока, полностью заросшая хорошим, густым лесом. Слева метра на три-четыре вздымался другой склон, и слоистые его бока отражали солнечные лучи, которые множились сверкающей крошкой. Я подняла голову, пытаясь разглядеть, что там еще выше. Наверное, через пару часов опять выйду к лесистой части горы, а там уж рукой подать до вершины. Преодолеть бы эту часть перевала. Я снова стала растирать лицо ладонями. Да что же это такое? Вдруг горизонт поплыл в сторону, в ушах зашумело, в голове возник какой-то тонкий, на одной ноте, писк, и поле зрения стремительно ужалось до бледно-серого окошка. Я взмахнула руками, пытаясь за что-нибудь схватиться и…

Уф… серые мушки перед глазами расползались, являя изрядно побледневший мир. Постепенно он снова набрал яркость, а я смогла пошевелить рукой. Повезло. Упала на дорогу, лицом вниз. Не покатилась по склону, не разбила голову о камень. Щеку, правда, свезла немного, сбила подбородок, поцарапала нос. Я медленно села, продолжая оценивать ущерб. Ладонь покалывало — царапины, вдавившиеся камушки — не страшно, хотя и обидно. Колено ныло и ощутимо побаливало бедро. Синяк, видно, отменный вспухнет. Да, в общем-то, пустячок, не падение. Солнце светит, ветер шумит. Даже птички, заразы, чирикают. Я закрыла руками лицо и разревелась.

Ох, и выла же я. Под конец нос опух, лицо щипало от соленых слез, я дрожала и икала, но в голове царила кристальная ясность. Словно ушло, наконец, все то напряжение, тот страх, что сковывал железными обручами.