Барб Хенди - Сестра мертвых

– Когда призраки поблекнут, тотчас начинай пить, – сказал Убад Бриену.

Он заговорил нараспев, вначале тихо, затем все громче и громче. Порыв ветра прошел по комнате, хотя не были открыты ни дверь, ни окно. Простыни на кровати взметнулись, как живые, и Магелия в испуге шарахнулась от них.

Рядом с Убадом возникли две неярко светящиеся тени. Чем громче становился его речитатив, тем они становились яснее и четче. Они были прозрачны, но Магелия тем не менее различала цвет их волос и одежды. Одна тень была миловидной женщиной средних лет, со светло-каштановыми локонами, в рыжевато-коричневом шерстяном платье и венке из листьев, другая – свирепой амазонкой со спутанными и всклокоченными черными волосами. Она была облачена в черные доспехи, напоминавшие видом чешую гигантской змеи, и, когда она зашипела на Убада, Магелия увидела во рту у нее длинные клыки.

Разум говорил ей, что это всего лишь призраки, духи давно умерших женщин, но у них был такой живой, яростный и растерянный вид. Когда голос Убада поднялся до крика, призрачные женщины завизжали.

Силуэты их заколебались и вдруг смешались, слились друг с другом и исчезли.

Монотонный речитатив Убада еще отдавался эхом в ушах Магелии, когда Бриен поднял бронзовый сосуд и одним духом выпил его содержимое. Темно-красные струйки вытекли из уголков его рта, поползли на грудь.

Кожа Бриена порозовела, неестественная бледность сменилась почти живым оттенком. Он пил до тех пор, пока не стало ясно, что больше в него не поместится ни капли, а тогда отшвырнул сосуд, и тот с громким лязгом покатился по полу. Бриен пошатнулся, плотно сжал губы, как будто выпитая жидкость плескалась у него в горле и грозила вот-вот вырваться наружу.

Пение Убада оборвалось, и старик, разом обессилев, привалился к стене.

– Пора! – только и сумел выдохнуть он.

Бриен обогнул кровать, направляясь к Магелии.

Девушка бросилась к сабле. Одним движением она выдернула клинок из ножен и, держа саблю двумя руками, развернулась к Бриену, который не сводил с нее алчных остекленевших глаз. Изогнутый кончик сабли прочертил отметину на его плече и наискось распорол грудь.

Бриен закричал от боли и потрясения. Магелия пошатнулась, едва удерживая в руках саблю, откачнулась под ее тяжестью к стене. Когда она попыталась нанести еще один удар, Бриен стремительно шагнул к ней вплотную и тыльной стороной ладони наотмашь ударил ее по лицу.

Мир перед глазами Магелии вспыхнул нестерпимо ярко, затем померк – и она почувствовала, что падает. Что-то больно чиркнуло по пальцам – это Бриен вырвал у нее из рук саблю. Затем голова ее ударилась о тюфяк кровати, и снова в глазах у нее помутилось. Бриен всей тяжестью навалился на нее, раздирая на ней платье. Плоть его была теперь на ощупь совсем не такая ледяная и твердая, как когда он за руку выволок ее из родного дома, – теплая и даже горячая. Кровь из раны на его груди размазалась по ее обнаженному телу.

Она попыталась бороться, но под тяжестью его тела не могла даже шевельнуться, а он, не мешкая, прижал ее руки к кровати, затем одним рывком вошел в нее, и все ее тело взорвалось болью.

Больше Магелия не помнила ничего – до той минуты, когда леденящий холод вырвал ее из небытия. Бриен стоял у изножья кровати и смотрел на нее с выражением, которое она никак не ожидала увидеть в его глазах.

Страх. Это был страх. Безупречное жестокое лицо Бриена корчилось от боли, и холод, наполнявший комнату, становился все сильнее.

Каменея от потрясения, Бриен только и прошептал:

– Нет!

Кровь отхлынула от его лица, и оно стремительно покрывалось морщинами.

Преодолевая жгучую боль между ног и холод, от которого немело все тело, Магелия смотрела, как Бриен старится на глазах.

– Убад! – крикнул он старческим каркающим голосом. – Почему… почему ты не предупредил меня?

– Потому что тогда ты не решился бы пожертвовать своим сыном, – глухо ответил Убад, отводя взгляд.

– А мной, стало быть, ты решился пожертвовать? – Голос Бриена превратился уже в сиплый шепот.

– Мы не можем потерпеть поражение, – прошептал Убад.

Бриен был уже чудовищно стар, волосы осыпались с его головы, как осенние листья. Кожа сохла, натягиваясь на костях, и вдруг треснула, точно старый выцветший пергамент.

И Магелия закрыла глаза, не желая видеть, что будет дальше.

Она не знала, сколько времени прошло до того, как она опять пришла в себя. Было темно – комнату освещали только искорки, плясавшие в загадочном шаре. Рядом с кроватью стоял Вельстил.

– Как ты? – спросил он.

Вместо ответа Магелия лишь судорожно втянула в себя воздух. Она не допустит, чтобы ее тюремщики увидели, как она плачет. Все ее тело ныло от боли, как избитое, и у нее не было сил даже сесть.

– Помоги ей, – приказал Вельстил, глядя перед собой.

Магелия с величайшим трудом повернула голову. По другую сторону кровати стоял один из тех двоих солдат, что приносили ей еду. Он наклонился к Магелии и поднял ее на руки.

– Осторожнее, – бросил Вельстил.

Обмякшую от боли, обессилевшую Магелию перенесли в другую комнату – с большой кроватью и белым, разрисованным узорами платяным шкафом. Служанка – та самая, что не так давно помогала ей одеваться, – суетилась, таскала тазы с водой и чистые полотенца. Магелию уложили на кровать. Вельстил стоял неподалеку, притихший и изможденный, но к Магелии он так и не прикоснулся.

– Моего отца больше нет, и теперь я здесь хозяин, – сказал он. – Ты носишь его дитя, и никто не причинит тебе зла. Эта девушка будет тебе помогать, заботиться о тебе. Если тебе что-то понадобится – она принесет.

Магелии не дозволяли выходить из замка, но она и сама, впрочем, сильно переменилась. Она не могла бы объяснить, отчего запоздалая заботливость Вельстила вызывала в ней откровенную печаль, к которой примешивалась благодарность. Все более очевидной становилась ее зависимость от Вельстила, дошло до того, что Магелия в его отсутствие пугалась даже темноты в собственной спальне. Спала она днем – только ради того, чтобы бодрствовать не в одиночку, а в компании Вельстила.

Иногда, правда, ему требовалось побыть одному, но чаще всего, как обнаружила Магелия, он не возражал против ее общества, если только при этом она не касалась его и не говорила слишком много во время его занятий. Когда ее живот начал заметно расти, Вельстил стал вдвойне заботливее и даже заказал для нее хлопчатобумажные платья с просторными корсажами, чтобы ее одежда не стесняла ребенка.

Сам Вельстил перебрался в другую спальню, а из старой велел вынести всю обстановку и сжечь, в том числе и кровать под балдахином. Он сохранил только шар с порхающими искорками, но в ту спальню больше не вернулся. Убаду было разрешено остаться в замке, но с тем условием, что он не будет попадаться на глаза Вельстилу.