Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

Говорил он вполне беззлобно, пока Валя перевязывал ему руку.

– Идти сам сможешь?

Я не мог ответить. Я пытался сохранить равновесие. Мир, пещера кружились вокруг меня.

– Сможешь? – повторил свой вопрос Мишель.

– Не… знаю… не уверен, – выдавил я.

– Ббте, Пародист, – дружелюбно сказал Валя, – надо идти… Хочешь, я твой огнемет понесу? По "светящейся" надо идти… Нам следить надо, понимаешь? И так здесь торчим. Дойдем до темных, я тебя на закорках понесу. А тут надо идти… Мишель – впереди. Я – сзади… Ты – посередке. Пародист, понял?

– Я – Джек… – начал было я.

– Я ему точно сейчас глаз выбью, – буркнул Мишель, – давай огнемет Вальке и топай… Вызывай Пауля, – обратился он к Вале.

– Я все время вызываю, – виновато сказал Валентин Аскерханович, – да он не отвечает…

– Да что, – голова у меня перестала кружиться, такого залпа отборной ругани я не слышал даже здесь, в пещерах.

Из-за камня метнулся "стрекозел", и Валентин Аскерханович едва успел подсечь его струей из огнемета.

– Спекся, – добродушно сказал он. – тебя послушать приходил…

– Все! – выдохнул Мишель. – Хватит! Пошли!

Мы пошли. Впереди себя я видел только спину Мишеля и время от времени тугие полосы белесого огня, которым "отпетые" рассекали пещерных хищников.

Несколько раз я падал и терял сознание. Валя поднимал меня.

Я смотрел на огромную дверь санчасти в беленой стене.

Дверь напоминала ворота, а изукрашена была, будто дверца буфета. Особенно меня заинтересовало одно украшение: всадник на коне, прокалывающий копьем извивающегося от муки огромного крылатого змея.

– А змейка, – сказал Хуан, проследив мой взгляд, – между прочим, змейка – тоже человек, тоже есть хочет, и косточки у нее так же болят…

Хуан оставил скрюченного в три погибели Пауля – (Мишель ему поднес все же слишком сильно, не насмерть, конечно, но где-то близко) – подошел к двери и подергал за завиток прямо под копытом коня, топчущего змея. Завиток должен был изображать то ли траву, то ли цветок, то ли обрывки неба, слипшиеся в тучу, поскольку совершенно непонятно было, где происходит убийство, изображенное на двери, – на земле, на небе или под землей.

За дверью раздался мелодичный приятный звон.

Дверь растворилась, и в образовавшийся проем высунулась востроносенькая кудлатая седая головенка.

– Какими судьбами! – перед нами стоял небольшого росточка, худенький, подвижный человечек. – Какими судьбами! Ба, ба, ба. Пауль, что с вами, дитя мое?

– Что Пауль, Фарамунд Иванович, – сказал Хуан, – вы поглядите, что с новеньким сделалось!

– Ай-я-яй, – запричитал Фарамунд Иванович так, точно он только сейчас меня увидел, – беда, беда, вот беда.

Он подскочил ко мне, оставив полуотворенной дверь; в ее проеме я увидел длинный, блистающий белизной коридор.

Фарамунд Иванович холодным пальцем провел по моей обожженной глазнице и присвистнул:

– Ого. Это ж на какой сучок вы так напоролись, юноша?

Валентин Аскерханович бодро доложил за меня:

– Ему "квашня" дырку проковыряла.

Фарамунд Иванович покачал головой:

– Да я вижу, что "квашня". Как зовут тебя, воин?

– Джек Никольс, – отрапортовал я, – рядовой третьей роты.

– Даа, – протянул Фарамунд Иванович, – ну, счастлив твой бог, Джек Никольс. Сейчас животных позову. Лежи и не рыпайся. Если от "квашни" вырвался, то животных стерпишь.

Фарамунд Иванович растворил двери пошире, и я увидел черный старомодный телефон на небольшой канцелярского вида тумбочке.

– Фарамунд Иванович, – тихо позвал Пауль, – а вы меня не осмотрите, боль, понимаете, зверская. У меня копчик, надо полагать, сломан…

Фарамунд Иванович поморщился недовольно и махнул рукой, мол, не мешай, сейчас разберемся.

– Алло, – сказал он в трубку, – Катенька. Очень хорошо. Пошлите к пятому подъезду Степу и Колю с носилками. Да… И Степа должен вылизать. Как язык сухой? Катенька, вы меня изумляете. Ну, дайте ему выпить что-нибудь. Ну, Катерина Сергеевна, ну, как можно? Нет. Не пива. Пива ни в коем случае. Вот… "Ркацители". Да… "Ркацители" – хорошо. В меру… Ждем.

Фарамунд Иванович положил трубку, оглядел всех нас.

– Так, – сказал он, – Пауль, ты сам до пятой палаты дойдешь?

Пауль отрицательно покачал головой.

Фарамунд Иванович вздохнул:

– Ох, ну прямо беда с вами. Хорошо, пускай тебя… – Фарамунд Иванович пощелкал пальцами, припоминая.

– Хуан, – подсказал Хуан.

– Да, – с облегчением сказал Фарамунд Иванович, – пускай тебя Хуан отведет. Ты ему объяснишь, как, какими коридорами идти. Тэкс. А вы, – он обратился к Вале, – юноша, можете идти.

Валентин Аскерханович отдал честь и сказал:

– Фарамунд Иванович, к вам в коридор ворон упал.

Фарамунд Иванович развел руками:

– А я что могу поделать? Это, юноша, еще не самое страшное. А вот когда "квашня" вылупилась у четвертого подъезда – вот это было…

– Ага, – обрадовался Валентин Аскерханович, – я помню, помню… Всех подняли по тревоге – и вперед…

– Юноша, – поморщился Фарамунд Иванович, – вы своими боевыми воспоминаниями потом поделитесь с самозабвенно внимающими вам слушателями, сейчас ступайте, ступайте, нечего вам на Степу с Колей любоваться. Только одноглазого к стеночке прислоните, чтоб не сполз – и до видзення, до видзення…

Валя подтащил меня к стене и аккуратно прислонил.

– Стой, не падай, – объявил он мне, легонько постукал по плечу, будто хотел удостовериться – не шлепнусь ли я в самом деле, и удалился.

Степа с Колей появились довольно скоро.

Это оказались два двуногих, одетых в белые халаты, длинномордых ящера. Они тащили носилки, при этом один из ящеров, по-видимому Степа, гундел и напевал что-то веселое, но непонятное.

– Так, – Фарамунд Иванович потер руки, – Степинька с Коленькой хорошие носилки притаранили? прочные?

Степинька и Коленька почти одновременно развели лапы, мол, какие могут быть сомнения? А Коленька, тот даже продундел-прогундосил, не разжимая пасти, – и страшно было видеть, как человечьи слова бьются в горловом отвислом мешке рептилии.

– Фарамунд Иванович, прочнее некуда.

– Ладно, ладно, – проворчал Фарамунд Иванович, – знаю вас, чертей, некуда! Не "некуда", а "некогда". Схватили, небось, первые попавшиеся. Ставьте на песок.

Степа с Колей опустили носилки.

– Попробуем ваше "некуда", – пробормотал Фарамунд Иванович, и улегся на носилки, – поднимай! – прказал он.

Степа с Колей медлили. Фарамунд Иванович поднял голову и поглядел на двух санитаров-ящеров в недоумении:

– Я не понял? В чем заминка? Вира…

– Кажется, – забулькал, захрипел горлом Коля, это называется "майна".

– Какая разница, – рассердился Фарамунд Иванович, – майнавира, я не грузчик какой-нибудь, не такелажник портовый, я – врач! Представитель самой гуманной!.. Словом, поднимайте!