Денис Чекалов - Монета желания

Привалившись плечом к стволу огромного старого ореха, Федор Адашев чувствовал в нем биение жизни, внутреннее напряжение, поднимающее соки от самых корней, питаемых землей, все выше, разнося их к дрожащим от жадного нетерпения веткам.

Среди множества лиц, виденных им за последнее время, перед мысленным взором предстало строгое, озабоченное чело Василия III, провожавшего русское посольство. Вновь подумалось о великой чести, и большой ответственности, возложенной на него князем московским.

Вспомнились — а, впрочем, не забывались ни на минуту — слова его о множестве врагов, угрожающих Руси с запада, да с татарской стороны, о необходимости всеми силами воспрепятствовать их объединению. Лестью, посулами да хитростью отъединить от них казанского хана хотя бы на время, а там, с Божьей помощью, силу набрав, и вовсе сбросить его власть, докучливое вмешательство в дела русские.

Тревожно текли мысли Адашева. Хан встретил посольство приветливо, подарки принял с одобрением, но речи вел неспешно, как до серьезного доходило, уклонялся в сторону, змеей вилял, отговаривался тем, что сначала гостеприимство, а потом дела государственные.

Да и сами виноваты, думал Федор, время выбрали неудачное — скоро начало сева, отмечаемое праздником луга, сабантуем. Особый день этот каждая община справляет в своей священной роще или в поле. Люди готовят угощения, одеваются в чистые праздничные одежды, приносят маленькие жертвы из еды.

Хан со своей свитой посчитал необходимым приехать на одно из таких торжеств, чтобы показать обычаи свои русским гостям. Ни его уклончивость, ни явное нежелание давать какие-либо обещания не вызывали видимого раздражения у Адашева. Спокойно, доброжелательно, он вел свою линию, определенную князем.

И упорство его было вознаграждено. Хан, в конце концов, дал слово воздержаться — правда, на неопределенный срок — от всех враждебных выпадов против русских. Адашев понимал, что большая настойчивость только породит недовольство, и посчитал достигнутое соглашение, несмотря на некоторую расплывчатость, достаточным на первое время.

На следующий день собирались они отбыть домой. Федор считал уже, что все разрешилось, когда новая встреча вновь заронила в сердце тревогу. Сегодня, после окончания переговоров, он зашел на конюшню, проведать верного скакуна Ветра, не раз выручавшего хозяина и быстротой своей, и ловким умением вести себя в бою.

Разговаривая с конем в полутемной конюшне, проверяя подковы (это дело он не доверял никому), Федор вдруг почувствовал чье-то присутствие. Быстро выпрямившись и нащупав рукоять меча, зычно вопросил:

— Кто здесь прячется? А ну, выходи, нечего чужому возле лошадей вертеться!

Тут от столба, подпирающего крышу, как будто выйдя из него, отделилась фигура высокого худого человека. Неслышно приблизился — «как по воздуху плывет», — мелькнуло у Федора. Видя, что руки пришельца перебирают четки из черного янтаря, Адашев оставил меч, спросив:

— Ты что здесь делаешь? Тут только русские лошади стоят, а ты явно не конюх.

Как ни всматривался Федор, а все ж лица пришедшего ясно разглядеть не мог. Мешал не только полумрак, но и необычная одежда, представлявшая собой длинную черную накидку с глубоким капюшоном, из-под которого виднелась только аккуратная бородка, сливающаяся с усами, да кончик тонкого носа, нависающего над ними.

— Имя мое тебе ни о чем не скажет, — прозвучал тихий голос, едва различимый сквозь шорох соломы под копытами лошадей. — Послали меня люди много знающие и много властные, которые поддерживают пославшего тебя князя. Не трудись задавать вопросы — не знаю ни их, ни их целей, я лишь посланник. Никто тебя неволить не станет, но велено передать, что ради блага княжества московского, действительного успеха переговоров, ты должен встретиться с их человеком. Сегодня ночью он тайно придет к тебе и проводит к своим хозяевам.

Не успел Адашев ни слова сказать, ни расспросить незнакомца, как тот проговорил слова, которые должен передать посланник при встрече, чтобы быть узнанным — и исчез так же быстро, как появился.

Долго стоял Федор, машинально поглаживая морду коня и обдумывая неожиданное происшествие. Понимал также — это может быть началом пути, ведущим в ловушку. Однако убить его, русского посланника, можно было и сразу, в полутемных стойлах. К чему тогда такие сложности?

Пренебречь сообщением он не мог, ибо жизнь отдельного человека, стоила несравненно меньше, чем успех посольства. В случае его, Федора, гибели, замена быстро найдется. А если незнакомец не солгал и кто-то действительно хочет сообщить нечто важное, то, упустив этот шанс, Адашев предаст и князя, и страну свою.

Решив идти, куда зовет судьба, Федор покинул конюшню. Теперь, в палевых сумерках весны 1533 года, он стоял, опершись на могучий ствол и впитывая идущую от него силу, ожидал неизвестного провожатого. Дерево росло в стороне от центра города, его узких кривых улочек, на краю рощи.

Русский посол оставался почти невидимым для прохожих. Однако, если бы кто обратил на него внимание, то мог увидеть перед собой высокого, мощного мужчину около тридцати лет, небрежная расслабленная поза которого не скрывала силу и способность мгновенно собраться, свернуться стальной пружиной, превратив тело в грозное оружие.

Одет он был как подобает послу великой страны — в кафтан тонкого сукна с меховой оторочкой, бархатные штаны и красные сафьяновые сапоги. Наряд дополнял золотой пояс с пряжкой из драгоценных камней. В любой одежде не оставлял Адашев верного меча, много послужившего и не раз спасавшего жизнь хозяина.

Черты лица были тонки и красивы, усов он не любил, но короткая темная борода подчеркивала живую белизну кожи, с легко вспыхивающим на высоких скулах румянцем. Карие глаза, затененные густыми ресницами под почти ровной линией бровей, густые, слегка вьющиеся волосы — после смерти жены Адашев мог недолго оставаться вдовцом, но никто не привлек его внимания. Федор жил в своем большом доме в Москве только с чадами и немногочисленной прислугой.

О сыновьях, оставленных под присмотром старой няньки Евдокии, что заботилась в детстве и о нем самом, Федор Адашев думал часто — с любовью и тревогой, потому что, погибни он, детям не от кого будет ждать помощи.

В размышлениях не заметил, как опустилась ночь. Изредка доносились обрывки смеха, чужая речь, лай собак. Он впитывал незнакомые запахи, идущие от реки, из глубины рощи. Чувствовал аромат растений, названия которых не знал, терпкий дымок от сожженного кизяка. Люди ужинали, в домишках тускло светились огоньки.