Елена Негласная - Клинок принца

– Тебя трудно было не найти, – мужчина сдвинул вместе густые брови и сжал губы в тонкую линию, всем своим видом выражая осуждение. – Такой след за собой оставила! Купца-то зачем было убивать, маленькая разбойница?!

Детское прозвище – шутливый титул, данный мне санаровскими вояками, – неприятно резануло слух. Наверное, потому что в этот раз оно не было ни шутливым, ни прозвищем.

Я попыталась ответить, но горло перехватило. Тёмное пламя, а мы ведь всё ещё в общем зале!!!

Решившись, я резко надвинула капюшон на глаза и направилась к стойке. Санар с ленивой небрежностью встал и последовал за мной. Трактирщик лишь тоскливо вздохнул, провожая взглядом нас с Санаром, запирающихся в комнатке для важных бесед.

– Я ничего не делала, понимаешь?!! Он сам!!! – едва толстая, обитая чем-то мягким, дверь закрылась, я кинулась мужчине на грудь, пряча слёзы и всхлипы в складках шёлковой рубашки. – Он… он просто раз – и всё!!! А я отвернулась!!!

Попытки ещё что-нибудь объяснить застревали где-то в горле, перекрывая дыхание и заставляя меня давиться судорожными вздохами. Перед глазами клубился сумрак, и на его фоне белым пятном маячило одутловатое искажённое лицо с остекленевшими, вытаращенными в ужасе глазами…

– Тише, малышка, – низкий тихий голос пробился ко мне не сразу. Оказалось, мужчина уже уселся на единственный в комнате топчан и покачивал меня на коленях, как когда-то в далёком детстве. Грубая огромная ладонь мягко касалась волос, чуть поглаживая, отчего по коже головы разбегались мурашки – и где-то глубоко внутри медленно разгибалась сжатая и искорёженная пружина, застывшая, казалось бы, навеки. – Тише, всё хорошо… Это было, да, но это было раньше, и уже прошло… Всё прошло… Я больше не дам тебя в обиду, я снова рядом, и никуда не денусь… Вот увидишь, малышка – теперь всё будет хорошо…

Я невольно улыбнулась тому, что он повторил мои недавние мысли. Вот только мы не правы – ни он, ни я. Как раньше уже не будет… Никогда не будет.

И это – хорошо, считает мама. Всё должно развиваться, так или иначе… Ох, мама, мамочка, где же ты сейчас?!

– Что ты смог узнать про… про родителей? Неужели совсем-совсем ничего?.. – я подняла голову с его плеча, чтобы заглянуть в глаза. Вблизи они казались не карими, а серовато-зелёными, с тёмными проплешинами и светлыми отблесками… Сейчас в них плескалась грусть.

– Ничего. Они будто сквозь землю провалились… Конвой мы отследили до самой столицы, хотя они усиленно скрывались. Но дюжине человек замаскироваться трудно. А потом… Я только могу предположить, что их где-то держат взаперти, но я не знаю, где. В тюрьме их нет. В мрачном крыле дворца – тоже, я уверен… Но они живы. Обязательно живы. Не могли их казнить без суда и следствия.

– Не могли, – старательно кивнула я и наклонила голову, снова утирая слёзы уже мокрой рубашкой Санара. – И мы их найдём… И он ещё пожалеет…

– Найдём, – согласился воин, старательно пропуская мимо ушей слова 'он пожалеет'. Ну и ладно.

– А что в Пелитарессе? Там-то теперь как?

– А там теперь барон Гренз заправляет, временно, в качестве комиссара короля. Кроме него, в Одиноком замке ещё сотня воинов короля, которые иногда делают вид, будто активно ищут изменницу…

– Изменницу?..

– Ну, тебя, естественно. Дочь предателей-заговорщиков, и так далее…

Я сникла. Одно дело – интуитивно догадываться, что безопаснее сейчас уехать из родного дома, спрятаться, хоть ненадолго… И совсем другое – точно знать, что тебя разыскивают как заговорщицу, предавшую собственного сюзерена и короля.

На глаза снова навернулись слёзы, но я отогнала их волевым усилием, нарочито внимательно вслушиваясь в монолог Санара:

– Кроме того, комиссар короля сейчас развлекается тем, что ищет полумифическую шайку разбойников, контролирующую Поперечный тракт. Вот только найти почему-то не может, а местные жители молчат, словно Тёмное пламя увидели… – голос мужчины чуть дрогнул, как бывает, когда человек пытается сыронизировать, даже если ему совсем не смешно.

Во время всего разговора воин деликатно отворачивался от меня, и что говорили его глаза, мне не было видно, но в тихой размеренной речи едва заметно проскальзывали нотки тоски и горечи.

Конечно. Было бы странно, если бы Санар оставался равнодушен – ведь он не нашёл моих родителей, и ничем не смог помочь мне, а сам гуляет на свободе, как ни в чём не бывало, – по крайней мере, по его мнению. Мне всё виделось чуть иначе…

Санар всегда выручал меня в самые трудные моменты жизни. Если мне не к кому было обратиться, когда меня не понимали ни папа, ни мама… Если я попадала в переделку, когда рядом не было никого из знакомых… Он всегда появлялся и помогал, так же неожиданно, как и в самый первый раз.

…Мне было всего 12 лет. Я очень далеко уехала от Одинокого замка, что не было для меня новинкой. Все селения, дороги и поля на полсуток пути окрест я знала наизусть – лучше, чем хозяйственные переходы в собственном замке. Всё казалось настолько близким и безопасным, что, оставшись без коня в шести часах езды от дома, я не испугалась.

Я погладила Тихоню, едва постанывающего от боли, попрощалась с ним и ушла, не оборачиваясь. Мне казалось – если я обернусь, то не смогу от него уйти… Коня, сломавшего ногу, вылечить невозможно, – так говорил папа. Лучше помочь ему умереть, чтобы долго не мучился. А у меня даже самого завалящего ножа не было, не говоря уже о полноценном оружии… И Тихоне я помочь не могла ничем.

Только спустя ещё два часа, пройдя едва ли десятую часть обратного пути, я серьёзно задумалась. Из съестного имелись только пара пирожков да бурдюк с водой, припасённый для коня. Остальные вещи, лежавшие в седельных сумках, я не тронула. Зачем? Мне казалось, что до дома рукой подать, а вещей много, и они только замедлят моё возвращение…

К этому моменту я бы с удовольствием передумала и собрала всё, что могла унести, включая тёплый плащ, слёзы Тёмного и какие-то там бумаги, на всякий случай вшитые мамой в угол потника… но ради этого пришлось бы возвращаться к коню.

Когда начало темнеть и резко похолодало, я только поплотнее укуталась в лёгкую накидку родовых цветов. Ну почему я не взяла плащ? И идти ещё было далеко, а ноги уже ныли, непривычные к пешим переходам.

Одинокий стук копыт разнёсся в вечерней тишине далеко над полем. Тихоня?.. Не может быть! Он же сломал ногу! Перед глазами до сих пор, стоит задуматься, всплывает бархатная бабка передней правой, согнутая так, что сомнениям не остаётся ни малейшего места…

Но тогда кто?! Сердце испуганно вздрагивает и заходится в бешеном темпе. Одна, в темноте, далеко от замка… И неясная фигура всадника, быстро догоняющего меня, бегущую по полю. В какой момент я побежала, понять мне не удалось. Просто в голове пролетело: это не стражник отца, они не ездят по одиночке, да и не успели бы добраться сюда…