Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат

– Ваши бергеры тоже жили разбоем. – Матильда развезла пальцем мансайскую лужу. Со злости за обруганного оптом шада. – Они что, тоже отребье?

– Обитая на Агмарене, они, вне всякого сомнения, таковым и являлись. Зима за спиной и оплеухи от тех, кого тогда еще агмы держали за корм, изрядно их очеловечили. Если до «барсов» дойдет, как просто охотнику стать дичью, они уцелеют, нет… В хрониках числится немало народов и стран, от которых остались одни названия. Вспомните Уэрту.

Матильда вспомнила и оценила. Талигойцы соображали и были забавными, даром что один бесил внука, а второй – сам по себе ядовитая скотина. Кажется, она брякнула это вслух, потому что Этери быстро заговорила о своей акварельке. А славно будет, если лисонька закрутит Ворона. Не сейчас, куда ей сейчас, через годик. Когда в Олларию вернутся цветочницы…

– Так как называются эти ваши цветочки?

– Гр… пдж… х’ру… ыс…

– А не по-кагетски, – не отставала Матильда, – можно?

– «Следы покинутой». У нас есть такая сказка. Жила девушка с синими глазами, ее встретил и полюбил великий царь. Он долго добивался любви синеглазой и добился; они были очень счастливы вместе. Потом царь вернулся в свое царство, на прощанье богато одарив подругу и велев ей найти новую любовь, только синеглазая не притронулась к дарам и не оставила мест, где каждый камень напоминал ей о счастье. Год за годом покинутая поднималась на скалы и смотрела, не возвращается ли возлюбленный. Вопреки его словам она ждала, но так и не дождалась. Множество мужчин пытались завладеть сердцем синеглазой, а в нем было место лишь для ее царя. В одну из весен покинутая исчезла, а там, где она ходила, выросли цветы, вобравшие в себя цвет ее глаз.

Сказка была глупей не придумаешь, таких в Черной Алати по десятку на каждой мельнице! Кто-то кого-то любил, кто-то кого-то бросил, кто-то из-за кого-то утопился, бросился в пропасть, превратился… Хорошо если в цветочки, Аполка вон… И все равно было ужасно жаль. Всех. Упырицу Аполку, синеглазую дуру, призабытую Мэллицу, тайком малюющую Ворона Этери, самого Ворона, а всего сильней – себя…

– Налей! – велела принцесса хитрющему виконту, чувствуя, что в носу начинает щипать. – Любовь, значит? Вечная? Гадость!

– Вот что значит незнание! – Оказавшийся рядом Алва без спроса поцеловал Матильде руку. – Поднести живой и прекрасной даме ошметки чужой беды… Удивительная бестактность с моей стороны! Ваше высочество, немедленно верните мне это сено, а что до его изображений…

– Почему бы не дополнить их барашком, – подхватил подлетевший с кувшином виконт, – или козочкой… словом, кем-нибудь травоядным? Получится аллегория конца мешающей жить любви… Да, кстати, что вы думаете о козьем сыре?

О козьем сыре не думал никто. Алва поднял бровь и сердцедробительно улыбнулся. Этери вздохнула и положила руку на живот. Матильда от души хлебнула, закашлялась и строго спросила:

– А что козий сыр? Он разный бывает.

– Я недавно попробовал бакранский, – уточнил Валме. – Очень достойно. Батюшке точно понравится, но вкус – это еще не все! Возьмем то же кэналлийское… «Слезы» и «Кровь» – это красиво, а чем сыр хуже? Если кормить козу «следами покинутой», сыр из ее молока можно назвать «Следом любви». Он будет иметь успех, ручаюсь!

– Тогда иди до конца, – предложил Алва, – и попроси ее высочество одолжить тебе туфельку. Под форму.

– Одолжу. Если назовешь «След мармалюцы»! – пообещала Матильда и расхохоталась, будто в Сакаци. Этери тоже не выдержала, как и переглянувшийся с ней Ворон. Единственным, кто как-то владел собой, был Валме, он и поднял руку, привлекая внимание к донесшемуся со двора шуму.

– Похоже, его преосвященство. Возможно, с добычей.

– Слышим, – давясь от смеха, подтвердил Алва. – Грядет епископ, как туча тучная, стремится он, как бык к водопою, козел к древу плодоносящему, выдра к форелевому потоку и… сударыня… чего бы еще… добавить?

– Как… ежан радости к ызаргу сдохшей любви, – выпалила Матильда и поняла, что окончательно набралась и ей теперь не встать. Забыла, что такое мансай, вот и… Ничего, выветрится тоже быстро, а жаль.

То ли ради соберано, то ли ради алатской гостьи, но гитарой Дьегаррон рискнул. Добыл Бонифаций и касеру с новостями, а вот застать у разгулявшейся супруги кроме оговоренных кавалеров еще и Этери епископ думал вряд ли. Супругу же огорошило, что Бонифаций заявился с неким адуанским капитаном, при виде Алвы глупейшим образом остолбеневшим.

– Ваше преосвященство! – завопил, снимая неловкость, Марсель. – Вы с вашим порученцем разбили роковое число! Теперь не важно, кто первым покинет комнату, и это окрыляет. Что новенького у Дьегаррона?

– Я пойду, – сделала попытку подняться Этери, – пора… И нас уже не четверо…

Ей не ответили.

– Дуглас? – отчего-то шепотом переспросила дождавшаяся наконец мужа жена. – Дуглас, ты откуда?

– С полей ратных сей юноша явился, – ответил за неурочного гостя Бонифаций, – ибо отозван был богоугодным маршалом Дьегарроном, дабы… А ну, сын мой, отверзни-ка уста для словес и пития!

– Ваше высочество, – отверз уста капитан, и Марселя осенило, что перед ним взятый на поруки Темплтон, – я счастлив вас видеть и… четырежды счастлив, что вы обрели в Варасте свое счастье.

– Чего обрела? – грозно переспросила принцесса.

– Темплтон полагает, что счастье. – Алва небрежно потянулся к гитаре. – Но я с ним не согласен. Сбежавшее счастье делает мир блеклым, задержавшееся выцветает, а нашего епископа выцветшим не назовешь. Нет, ваше высочество, вы обретаете нечто иное и куда более полезное. Темплтон!

– Мой маршал…

– Выпейте и поздравьте еще раз. По-человечески.

Вздохнула одна струна, вторая… Бонифаций смотрел на жену, та, кусая губы, глядела на Темплтона, в свою очередь не спускавшего глаз с занятого гитарой регента. Склонив голову к плечу, Алва вслушивался в струнный отклик. Ладно, пусть настраивает, мы тоже настроим что можем.

– Сударь, – влез в молчание Валме, – разрешите представиться. Капитан Валме. Касера или мансай?

– Мансай! – решила алатка. – Для начала… Как ты там?

– Воюю.

– Шеманталь хвалит, – за отсутствием стопки епископ схватил бокал, – а генерал сей зерна от плевел отличать насобачился. Касеры.

– Здоровье дам! – провозгласил Марсель и перепутал бокалы. – До дна!

Рокэ не пил – возился с гитарой. Никуда, само собой, не ушедшая кагетка улыбнулась и пригубила – полбокала за вечер она как-то осилила, зато Матильда и епископ с капитаном не сплоховали. Капитан от касеры и неожиданности закашлялся, и Валме тут же подсунул ему стакан с мансайским – запить. Дело было сделано, оставалось дождаться, когда сдуру присланный Дьегарроном балбес оттает и уснет.