Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат

– Губернатор, надо полагать, был в восторге…

– …и прежде чем любезно попасться младшему Шеманталю, поделился восторгом с губернаторами Левкры и Пеньи, предложив собратьям по несчастью отложиться от Паоны и через посредничество герцога Алатского заключить мир с Талигом.

– Будет тянуть! – Вот она, дипломатия, начинается. – Я про Альберта… Если не прижать, конечно… Мне писать или сразу ехать?

– Ни то ни другое. Все сделает Лисенок, губернаторская затея не может его не увлечь, но наш казар пойдет дальше. Алат неблизко, Альберт слишком осмотрителен, а унять бакранов можно и другим путем. Пусть отложившиеся провинции признáют казара Баату единственным и полноправным правителем Кагеты, и оный Баата помирит их и с Талигом, и с Бакрией.

– Постой, сын мой, – поднял палец Бонифаций, – не так оно просто! Губернатор кипарский пленен, что мыслят иные – неведомо, да и чем они Паоне отлуп дадут? Грушаками?

– Капрасом. Не зря же Лисенок утащил бумаги, а Марсель препоручил казару очень приятного пленника. Солдаты Капраса очень скоро узнáют о наших бесчинствах в их родной Кипаре. Чтобы они не разбежались, маршалу придется либо спешно и самочинно вести корпус домой, став тем самым вне закона, либо вешать дезертиров, рискуя получить пулю в спину. Выбор непростой, но письмо Военной коллегии его изрядно облегчит. Капрас обидится, и тут возникнет уже сам Баата…

– Я вам, любезный Капрас, немножко помогу, – восхищенно подхватила Матильда, – вы будете мне немножко обязаны, но зачем об этом сейчас? Вы человек порядочный, сочтемся. Талиг ничего не заподозрит, а если и заподозрит, ничего страшного, ну а Хаммаил… Судьба у него такая, раньше ли, позже ли…

– Раньше. – Алва опять закрыл ладонями глаза. – Со мной Капрас говорить не станет – не поймут, да он и сам бы себя не понял, то ли дело – Лисенок! Будем надеяться, казар объяснит нашему вояке, что новый Кипарский союз мориски предоставят Талигу, Талиг – Бакрии, а Бакрия – Баате. Маршал должен рискнуть, ведь если не рискнет он, найдутся другие, на это Лисенок тоже намекнет. Для вас с Дьегарроном фортель Капраса, само собой, станет полной неожиданностью, но слово есть слово, а имя есть имя… Агирнэ объявит скверну изжитой и упрется, мориски остановятся, а Хорхе повернет. Когда об этом узнают другие губернаторы, а заодно и Йерна с Клавией, Паона облетит как одуванчик. Само собой, ее сожгут, но, если Зегина не заподозрит подвоха, этим дело и кончится.

– Воинство Дьегаррона уже двинется на Левкру, – подал голос епископ, – когда дойдет до нас, что оплот ереси и блуда рухнул под тяжестью собственных грехов.

– Блуд блудом, – отдала должное хотя бы одному гайифцу Матильда, – но губернатор в Кипаре толковый и не трус. Попер против Паоны, что твой Балинт против Криона!

– Замысел еще не есть деяние, – согласно кивнул муженек, – но губернатор сей неглуп и дивно смел. Навестить бы его, может, и не потребен нам маршал будет, а только корпус его?

– Потребен, отче. – На губах Алвы мелькнула улыбка. – Ибо не важно, кто пишет, важно, кто и когда читает. В нашем случае – Капрас.

– Не важно, кто пишет? – едва не поперхнулась восторженной злостью принцесса. – Не важно?! Может, Баата и лисенок, а вы кто?

– Понятия не имею, но мне пора. Заставлять дам ждать сверх необходимого – дурной тон. Прощай, твое преосвященство, люби жену и упускай Лисенка – пусть начинает. Ваше высочество, примите мои…

– Я тебя потерял в лабиринте зеркал [12], – пожаловался Марсель, и Зоя, оттолкнув мешающую шляпу, подперла щеку кулаком, —

Петь романсы капитану Гастаки было сплошным удовольствием. Мертвая дама была невзыскательна, сентиментальна и при этом по понятным причинам не вздыхала и не сопела, а ведь некоторые под чужую песню зевают, болтают, стучат стаканами… Одно слово – «горячие», никакого тебе такта и сочувствия!

Романс был стареньким, но ничего жалостнее Марсель сочинить до сих пор не удосужился, да и на это его подвигла Дженнифер Рокслей. Ежедневные неотвязные прелести превращают женскую недоступность в величие и мечту, вот и пишешь, как тебя отвергают…

– «Полюби меня, ночь»! – молвили губы капитана Гастаки. – Арнольд явился ночью, когда я тоже была в отчаянии. Тебе отказала смазливая дура, я потеряла корабль, а мои спутницы, соратницы…

– Мы же решили о них не говорить, – напомнил «пребывающий в отчаянии» Марсель. Вот так, не вдумываясь, потешишь меланхолию – и сотворишь нечто остывшее. Сколько ж выходцóвого сотворяется и поется, и как только у поэтов заживо тени не отваливаются?

– Ты еще будешь счастлив, – посулила Зоя, – а эта… Она пожалеет! Я ее навещу…

– Не нужно! – Валме торопливо ударил по струнам. – Я покончил с любовью и посвятил себя войне и мужской дружбе.

Допеть не вышло – все испортил Алва.

– Прошу простить мою задержку, капитан Гастаки, – извинился он. – Надеюсь, мой друг вас развлек?

– Ты мог бы еще поболтать, – буркнул развлекатель. – Капитану Гастаки нравится, как я пою.

– Он почти меня обманул, – вмешалась Зоя. – Казался таким беззаботным, таким спокойным… Я – я! – ничего не заподозрила, хотя мы издали чуем, когда выстывает сердце. Отвергнуть такую любовь… Якорь ей в душу, кем надо быть?!

– Уже неважно, – вывернулся Марсель, знать не знавший, кого сейчас ловит Дженнифер. – Этот романс, капитан Гастаки, отныне принадлежит вам и вашему супругу. Если нужно, я могу его записать и потом сжечь.

– То, что горит, нам не достается. Только то, что стынет…

– Тогда я закопаю его в астрах. Бакра златорогий, сегодня в этой Хандаве хоть кто-нибудь спит?! Ваше высочество… Вы?

Алатка не ответила. Она была растрепана и в одном лишь нижнем платье, но это супругу Бонифация только молодило. На посторонившегося выходца высокочтимая дама даже не глянула, на Марселя тоже. Подступив вплотную к Алве, женщина прошипела:

– Вы не простились с Этери…

Ворон удивленно приподнял бровь. Никакой нечисти в его комнатах не было, если не считать Валме, но оглядываться на эту скотину Матильда не собиралась.