Андрей Басирин - Убить Ланселота

Обвинения Магтары были несправедливы и обидны: именно на такие слова отвечать труднее всего. Хоакин умолк в растерянности.

запела Маггара.

– Но…

– О боже…

– Маггара, стой!

Вы, сударь, наломали дров немало.

Кто спорит с женщиной, сокращает себе жизнь.

– Хорошо, хорошо, я виноват. Исправлюсь. Куда дальше?…

– Налево. Видишь дверь со знаком нижних миров? Устроим привал.

Знак, о котором говорила фея, походил на стилизованное изображение лохани. Внутри комната сияла непривычной белизной. Посредине стояла огромная мраморная ванна. Два крана, коврик в пупырышках, занавесь из бамбуковых реек.

И ни малейшего намека на окна. Мертвенный белый спет лился из волшебного шара над головой.

В кармане застучала табакерка. Стрелок щелкнул крышкой, и саламандра выбралась на волю.

– Ох! – Огненная змейка скользнула по белым плиткам. – Роскошь! Блеск!

– Инцери, веди себя прилично.

– Ага, щаз. – Ящерка разбежалась и заскользила по кафельному полу, как на коньках. – Волшебный дворец шарлатана! – взвизгнула она.

Кто-то снаружи подергал ручку, но, убедившись, что дверь заперта, ушел.

– Зря мы ушли из приемной, – вздохнул Хоакин. – Эрастофен обещал рассказать что к чему.

– Это была твоя идея – уйти.

– Разве? Хорошо, хорошо, моя. Не спорю. – Он деланно нахмурился. – Что будем дальше делать?

– Не знаю.

Стрелок подошел к зеркалу. Из-за прозрачной поверхности на него смотрел совершенно незнакомый тип: веселый рубака, бесшабашный, мечтательный, «Это я, – подумал Хоакин. – И я чувствую себя на своем месте. Словно Горацио Кантабиле, что из отравителя сделался поваром. Только я из разбойников превращаюсь…»

…в героя?

– Маггара! – Он ткнул пальцем в стекло. – Это я?

– Ты, конечно.

– Давно я чихал последний раз?

– Вчера. До того, как мы встретили карету Золотого Облучка. А что случилось?

– Ничего. Позавчера я встретился с Бизоатоном Фортиссимо. А до этого – помог Алану создать легенду о вольных стрелках. А до того сбежал из академии Града Града. Я ведь хорошо помню свое отражение. Оно всегда было – как бы это сказать? – слишком мягкотелым.

– Хок, помилуй! Ты нисколько не изменился. Уж я-то тебя отлично помню. Хотя… – В глазах Маггары мелькнуло сомнение. – Ты стал жестче.

– Я должен отыскать шарлатана.

– А Лиза?

– Лиза пока вне опасности. Она жертвенная дева и прекрасно знает это. Пока она следует привычному ходу вещей, будет все хорошо. Мне же в голову лезет всякая чушь.

– Что именно?

– Перед тем как навести заклятие, Бизоатон назвал меня Ланселотом. Почему? Я должен выяснить.

– Понимаю. Ты упрямый и своевольный. Всегда добиваешься своего… А еще – ты обещал Фуоко, что не оставишь ее. И мне жаль бедного Бахамота, потому что ему придется несладко.

– Значит, ищем шарлатана? – подняла голову Иниери. – Уррра!

Жизнь в Бахамотовой Пустоши удивительна. Тримегистийцы все немножечко маги, а потому трепетно относятся к словам.

Слово – это идол.

Слово – это товар.

Слова покупают и продают. Ими жонглируют, наводят страх и заставляют желать того, что вам совсем не нужно. Словом можно даже отправить человека в пасть чудищу. Мало того: жертва будет чувствовать себя счастливой.

В Пустоши обитают волшебники. Они заняты тем, что производят слова и числа. Именно поэтому они правят неволшебниками, что живут снаружи.

Хоакин шел запутанными коридорами, не пропуская ни одной двери. Шарлатана он пока что не нашел. Скорее всего здесь располагались маги низшего уровня: маги-чернорабочие, маги-курьеры, маги – сантехники и уборщики.

Девушки с тонкими губами, с волосами, собранными в пучок, пялились в магические зеркала. Ни одна из них пока что не произнесла волшебных слов: «свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи». Эти синие чулки давно махнули рукой на свою внешность. Они точно знали, что «на свете всех милее, всех пригожей и белее» кто-то другой.

Их зеркала заполняли слова и цифры. Магини разглядывали их, не отрываясь, даже ели и пили, не отводя взгляд от хрусталя. Временами появлялись картинки: гуси, стреляющие из арбалетов, выкройки платьев, портреты знаменитых героев (Гури в том числе). Смотреть на них было интереснее, чем на цифры. Но почему-то в этот момент взгляды волшебниц становились настороженными. А зеркала они старались повернуть так, чтобы их не видел никто посторонний.

Хоакин скоро сообразил, что может бродить по всем комнатам и делать, что хочет. Главное – не заслонить ненароком кому-нибудь зеркало, потому что тогда магини начинали беспокоиться. В остальном они совершенно не различали реальность и вымысел.

– Эй, Шалочка, – повернулась к стрелку бледная дама с ящерично-зелеными веками. – Шалочка, где накладная на дары сто пятьдесят четыре-прим Бэ?

От неожиданности стрелок не сразу понял, что от него требуется. Бледная смотрела требовательно и сурово. Выручила Инцери: она схватила со стола первую попавшуюся бумагу и протянула даме. Взгляд дамы скользнул по строчкам.

– Это не то, – сообщила ящероглазая. – Шалья, вы опять перепутали бумаги. Ваше отношение к делу просто возмутительно! Я буду вынуждена доложить шарлатану.

Тут в зеркале появился каталог притираний и теней от «Пьяччо Пьяченцо – алхимика века». Дама забыла о неправильной накладной и обо всем на свете.

– Подождите, – сказал Хоакин. – Перепутанные бумаги – это важно. Шарлатан должен знать. Быть может, я сам сообщу ему?

Волосы волшебницы распространяли волну цветочных ароматов. Хоакину они напоминали сгнивший в компосте болиголов. Маггара морщилась, отворачивалась, но не выдержала и принялась кашлять.

– Да, – пробормотала ящероглазая. – Я сейчас… Что вы хотели?…

В зеркале развернулся ассортимент духов и гелей для волос. При взгляде на них свербело в носу.

– Шарлатан. Фью Фероче. Где он?

– Спросите у Вилеи Аччелерандо. Она заведует… заведует…

Чем заведует загадочная Вилея Аччелерандо, осталось невыясненным. Магия хрусталя крепко держала волшебницу. Так и не добившись ничего, Истессо продолжил путь.

Кроме иссохших за зеркалами девушек Хоакину встречались маги. Все они носили неприметные серые камзолы, рубашки пастельных тонов и цветастые тряпичные петли на шее.

Относительно этих петель мнения разделились. Хоакин решил, что петля – это знак верности шарлатану до виселицы. Инцери покраснела, вспыхнула и заявила, что их носят одни срамники и пошляки. Что будь у людей раздувающиеся горловые мешки (как у саламандр-самцов), надобность в позорных тряпках отпала бы. Маггара считала, что это знак особой касты волшебников.