Грегори Киз - Дети Великой Реки

Гора раскололась с грохотом, словно обрушились тысячи громов, и из пролома с визгом вырвался к небу смерч живого пара. Ветры и воды несли пылающие многоцветные молнии, пальцы-щупальца какого-то разгневанного Бога. Другой Бог, облаченный в плоть серебристой птицы, стремительно летел куда-то, отчаянно махая крыльями. От первого же удара крылья обломились, огненная вспышка спалила перья и кожу на костях, которые тут же унес ветер. Боль была нестерпимая: такой он еще никогда не испытывал, хотя за вечность, прожитую им, ему не раз приходилось переносить страдания.

На ходу обретая новое тело из воздуха и черного дыма, он удвоил усилия, пытаясь обогнать смерч, невообразимый источник энергии, которую он высвободил. Он двигался у многокрасочного края бури против ветра, сотни раз распадаясь на части и снова восстанавливая свою целостность. Рваные раны гор, лужи запекшейся крови плоскогорий с чудовищной скоростью проносились под ним, непостижимые и смертоносные, как взгляд василиска.

Бог впервые за свое существование испытывал настоящий страх. Кто бы мог подумать, что у Брата столько мощи и столько злобы? Он видел, как позади него воздух сжигает себя, вспыхивая ярко, как молния, во много раз ярче, чем солнце. Как красиво, подумал он. Но если меня настигнет Брат, меня ждет смерть, вечная, необратимая… И возможно, я сделал ошибку.

Подтянув толстые нити жизни, он полетел так быстро, как никто не летает, кроме ветра, пока у него, как у загнанного коня, не иссякли последние силы, и он стал камнем падать вниз.

Смерч пронесся над ним, ударил в вершину горы и вдребезги разнес ее.

Бог грохнулся на землю и остался лежать там, глядя, как небо наверху постепенно становится чернее сажи, а солнце все больше тускнеет и превращается в желтый охристый глаз, тоже вскоре исчезнувший.

Теперь-то Брат точно меня найдет и смерти не миновать, думал он. Зря я всегда считал себя таким умным и хитрым.

Но земля поглотила его, приняла в свое лоно и бережно укрыла от опасности. Над землей с течением времени пар перешел в дождь и напоил водой высохшие до основания холмы и расчлененные долины на два десятилетия вперед.

Прошло, однако, гораздо больше времени, прежде чем Бог проснулся. Новые кости обросли плотью. Он напряг крылья и, чувствуя, как горячая золотистая кровь клокочет в жилах, сделал усилие и вырвался наружу из уютного чрева.

Он сразу же увидел, что мир вокруг переменился. Повсюду громоздились высокие деревья и копошились тысячи живых смертных существ, которые когда-то, давным-давно, являлись ему в видениях. Расковав Брата, — он, Жизнь и Смерть, поднявшись в воздух, полетел над новым миром. Под ним был зеленый ковер, залеченные временем взорванные горы. А Брат его лежал спокойно, и было видно, что он больше не гневается. Он вился по земле блестящей голубой змейкой. Река. Он показался птице очень красивым.

Но и Птица тоже переменилась, утратила былую красу: перья потемнели, и прекрасная серебристая Птица стала черной как уголь.

Но Птица об этом тут же забыла. Мир вокруг был новый и странный, и в нем было достаточно места для проказ.

Не успела Птица моргнуть желтым глазом, как пролетело еще пять тысячелетий.

Хизи стояла над черной бездной, чувствуя, как прохватывает ее всю до костей ветром, вырывающимся из пропасти словно дыхание какого-то гигантского зверя. Она все еще не могла опомниться от неожиданного падения, хотя сейчас у нее под ногами была сырая глина, скользкая, как спина саламандры у матери в садовом пруду. Ее била дрожь — никогда прежде она не видела такой тьмы. За три года с тех пор, как она обнаружила тесные узкие туннели в старом дворце, она ни разу не решилась выбраться за пределы верхних этажей туда, где потолок превратился в кружевную паутину из крошащегося камня, совсем недавно забранного для стока воды решеткой из твердых разлапистых корней дерева оуэй. Зато сквозь такой потолок пробивались лучики света, которые освещали ей путь во время странствий по дворцу. Ее комната тоже была освещена крошечными светильниками далеких звезд, глядящих вниз сквозь разверстую крышу соседнего дворика.

Но сейчас ее окружала швенгву, кромешная тьма, о которой она знала лишь из книг, и тьма эта была чернее ее собственных волос. А позади слабый серый свет лепился к ногам, будто верный пес, который знает, что хозяйка слепо идет навстречу своей беде и поэтому изо всех сил рвется к ней.

Держась руками за мокрую стену с сочащейся водой, она медленно продвигалась вперед, маленькие голые ступни с чавканьем хлюпали в сырой глине. А туфельки — ее прелестные туфельки — остались лежать за вторым поворотом, там, где сломанная лестница исчезла под слоем глины. Сколько лет лежит здесь погребенный нижний дворец? Она вспомнила рассказы о потоке, но никто ни разу не говорил, когда именно все случилось. Ей казалось, это произошло в правление Кью-аната. Когда-нибудь она узнает все точно. Может, это было во времена Оу-аната?

Хизи вскрикнула, неожиданно поскользнувшись, и тьма, будто гигантская ухмыляющаяся пасть, снова готова была проглотить ее. Дрожь не унималась, но все же ей удалось устоять на ногах. Надо вернуться обратно, как она всегда делала. Поскорее вернуться. Страх, совсем как сверчок, неистово верещал в груди. Сегодня она зашла дальше, чем обычно. Но сегодня у нее была цель — и теперь уже не праздное любопытство заставило ее углубиться в туннель. Дьен. Он был здесь внизу, где-то совсем близко. Жрецы увели его, именно увели. Хикис, маленькая служанка Дьена, рассказала ей об этом. Когда жрецы хватают кого-нибудь из королевской семьи, все знают, что они уводят его с собой. Они увели его вниз по лестнице за тронным залом в старый дворец, и дальше еще глубже, туда, где сама Река заполняла скрытый под землей фундамент, на котором стоит город. И никто никогда больше не видит тех, кого уводят жрецы. И никто не произносит их имена, не добавляя к ним слово «ната», означающее, что отныне они духи.

Дьен-ната, сказала про себя Хизи и тут же почувствовала, как к горлу подступают слезы. За свои десять лет она виделась с матерью раз двенадцать, не более, с отцом, может быть, раз двадцать. Они были ласковы с ней, но боги и те казались ей ближе. Дьен, ее двоюродный брат, был на три года старше, добрый, мягкий мальчик. Лучший ее друг, не считая вырастивших ее слуг и служанок. Единственный друг во всей королевской семье. Все свободное время они проводили вместе, носились по всему огромному пустому дворцу, старались не попадаться на глаза своим телохранителям и слугам, подсматривали за взрослыми. А теперь Дьена больше нет, его забрали от нее.