Алексей Пехов - Аутодафе

Я с благодарностью кивнул. Мы с Кристиной вместе учились у магистра Мириам, а затем работали в паре несколько лет. Так что у меня есть повод волноваться. Один мой друг уже пропал, я не хотел бы, чтобы исчезла еще и она.

Я спросил у гвардейца, стоявшего на часах у казармы, где поселились стражи, и он указал мне на двухэтажное здание, примостившееся в густой тени, отбрасываемой крепостной стеной Риапано.

В огромном зале, бело-сером, мрачном, где вдоль стен стояли алебарды, подставки с аркебузами, начищенные до блеска кирасы и хищные гизармы, а лестница, уводящая вниз, была украшена табличкой «Пороховой погреб», играла гитара.

Играла лениво, неохотно издавая звуки, которые, звеня, гасли под потолком, так и не складываясь в мелодию. Шуко, все такой же смуглый, мускулистый, заросший чернявой бородой, касался струн, развалившись в плетеном кресле и закинув ноги в ботфортах на гипсовую голову какого-то древнего философа, невесть каким образом оказавшегося в гвардейском арсенале.

— Перестань насиловать несчастный музыкальный инструмент, старина, — сказал я, подходя к нему.

Он резко повернул голову в мою сторону, отчего рубиновая серьга в его ухе сверкнула.

— Пусть заберут меня черти! Людвиг! — воскликнул цыган, вскакивая. — Ты все-таки до нас добрался!

Он с пылом пожал мне руку.

— Наконец-то! Гертруда вся извелась, едва меня не придушила! Теперь-то ей есть кого гонять в хвост и гриву!

И рассмеялся.

— То есть ты рад меня видеть только по этой причине? — с иронией спросил я.

— Внимание колдуньи ни к чему хорошему не приводит. Взять хотя бы Львенка. После интрижки с той болотной красоткой, что застукала его с другой девицей, он до сих пор не может отрастить волосы на макушке. Ходит лысым. Представь себе! Старина Вильгельм с блестящей на солнце башкой!

Вообще-то налысо Львенок побрился после Чертового моста, выполняя свой дурацкий обет, но, судя по всему, заклятие болотной ведьмы никуда не делось. И его волосы так и не думали расти.

— Где ты с ним встретился?

— Не я. Натан пересекался с твоим дружком в Дискульте.

— Маэстро сейчас здесь?

Вместо ответа Шуко пнул большой ворох одеял, комом лежащий возле окна:

— Вставайте, любезный сэр Натаниэль! День давно уже перевалил за середину!

Одеяла зашевелились, и слова, раздавшиеся из-под них, произнесенные с сильным ньюгортским акцентом, невозможно было назвать цензурными при всем желании.

Шуко усмехнулся, взял со стола кувшин с водой и ливанул его на ворох тряпья.

Взревело так, словно там прятался медведь, появилась рука со здоровой, точно лопата, ладонью, попытавшаяся схватить цыгана за лодыжку, но тот ловко отдернул ногу:

— Подъем! У нас гости!

Натан, все еще чертыхаясь, выбрался на божий свет, встав во весь свой немалый рост. Два с лишним ярда, или, если мерить по-ньюгортски, семь футов, — здесь, на юге, он казался настоящим великаном. У него был крепкий, мощный костяк, хотя страж и казался очень худощавым. Простецкое, с несколькими оспинами на красноватом носу лицо, чуть рыжеватые волосы и усы, блеклые, близко посаженные глаза и щербатая улыбка, в которой отсутствовали три верхних зуба. Натан частенько говорил, что лишился их в бою, когда какой-то наемник ударил его пяткой пики в лицо, но я знал, что это неправда. Зубы он потерял во время выпуска, когда проходил последний экзамен и его едва не прикончила излишне расторопная темная душа.

Наклонившись, он пошарил в тряпье и выудил на свет перевязь со шпагой внушительного размера и кинжалом, украшенным сапфиром.

— Я жажду крови! — прорычал он.

— Вино закончилось. Мы вчера убили последние четыре бутылки.

Пыл Натана несколько поутих, он увидел меня:

— Мы спасены, брат Шуко. Теперь Гертруде будет, чем заняться.

— Смотрю, ребята, вам здесь жилось несладко.

— Очень точно подмечено. Особенно когда ты находишься в подчинении у магистра, которая младше тебя лет на семь. Если хочешь, чтобы мы тебе на нее пожаловались, поехали в паб.

— Здесь траттории.

— Без разницы! Едем!

С Натаном я работал лишь однажды, когда судьба забросила меня в Илиату. До того случая я с ним практически не общался, он был старше меня на несколько выпусков и почти все время пропадал в Сароне и Флотолийской республике, которые знал, как свои пять пальцев. Он любил юг и шутил, что устал от унылых вересковых пустошей своей родины и не планирует возвращаться в Ньюгорт в ближайшие пару сотен лет.

Еще в школе его стали называть Маэстро, так как он был лучшим фехтовальщиком среди стражей и превосходил даже известного драчуна Рансэ, проделывая со шпагой такие вещи, что мастера из Прогансу и Литавии лишь рты открывали да разводили руками. Никто из них не мог разглядеть в этом высоченном, нескладном человеке такой неожиданной грации, пластики и умения просчитывать позиции, лишь стоило ему обнажить клинок. В шестнадцать он вышел на бой с четырьмя бретерами одновременно, посмевшими назвать его пожирателем овсянки и рыжим худосочным глистом. Двоих Натаниэль прикончил, одного покалечил до конца жизни, а четвертый сдался на милость победителя, несмотря на то, что в победителе к тому времени уже было две дырки и глубокий порез на бедре.

Сейчас, придерживая шпагу, он уверенно вел нас с Шуко по гудящим вечерним переулкам района Святого Джованни, украшенным алыми стягами, где каждый житель обсуждал завтрашнюю игру в квильчио. Улочки этой части города были столь узки, что приходилось вжиматься в стены, когда мимо проезжали верховые, и то их стремена едва не задевали нас.

Траттория «Апельсин», массивное здание, фундаментом которому служила основа дома, заложенного еще во времена Августа Великолепного, деда императора Константина, располагалась на трех этажах. В одном, подземном, был большой зал с винными бочками — в основном для невзыскательной публики, ремесленников и солдат. Второй предлагал услуги тем, кто побогаче. И третий, с кабинетами, залами и собственным бассейном (как сказал мне Шуко), порой принимал даже герцогов.

Траттория в районе Сан-Джованни пользовалась большой популярностью, и народу здесь всегда было с избытком. Цыган — я в этом нисколько не сомневался — быстро спустился по лестнице в гомонящий подвальный зал, где пахло вином и жаренным на углях мясом.

— Здесь веселее, — пояснил он свой выбор.

Мне было все равно, где покупать вино, так что я лишь пожал плечами. Стражи сюда приходили уже не в первый раз, и для них держали свободный стол.

Мы сели рядом со стеной, где из-за кусков кирпичной кладки проглядывал мрамор прежней, куда более прекрасной постройки. И прямо напротив нас оказалось веселое застолье, в котором участвовали с десяток человек. Все, судя по белым рубахам с расстегнутыми воротами, жилетам с дорогой вышивкой, шпагам и рапирам, а также цепям с драгоценными камнями, которые лежали на их плечах, были дворянами. Они горячо обсуждали какое-то событие, активно жестикулировали, но услышать в этом гомоне хоть что-то было невозможно.