Далия Трускиновская - Домовые

А вот и человек. Как раз посередке и сидит.

Вид у него самый что ни на есть уличный. То есть, идешь по улице — и таких мальчишек, от четырнадцати до сорока, встречаешь чаще, чем по законам демографии полагалось бы. Особенно летом.

На горе как раз лето, и потому человек под крышей одет в майку с картинкой (рок-свинг-поп-рэп-группа со страшными рожами), в джинсы (низ уже совсем обтрепался), обут в кроссовки (никакая не фирма, наидешевейший самодуй). Его длинные русые волосы завязаны хвостиком, и еще у него на голове что-то вроде кожаной кепки козырьком назад. На шее, на темном ремешке, висит металлическая штуковина немногим поболее зажигалки и с невнятной чеканкой. Вид удивительно безалаберный.

Чурбан, который он для себя выбрал, ему высоковат, и поэтому человек сидит половиной зада и качает в воздухе левой кроссовкой.

Он ждет. Сразу видно — ждет. Но недолго.

Вообще-то он мне нравится. У него живая физиономия, склонная скорее к беззаботной улыбке, чем к благопристойной гримасе тягостного размышления. Кроме того, он живет по принципу «одна нога — здесь, другая — там».

И вот он услышал!..

Очевидно, услышал шаги. весь подался в сторону звука, на лице отразилась надежда, а потом притухла. Возможно, потому, что это были шаги одного человека.

И появился из кустов хмурый дядя.

Бывают такие мужички в полтонны весом, которые от собственной тяжести и силищи даже горбятся. Плечищи у них — вековые утесы, а взгляд говорит определенно и без всяких там экивоков: «Ну, что пристали? Ща как дам!»

Одет дядя был как-то неуловимо, в зеленовато-серое, но чтоб я сдох, если могу так сразу назвать этот вид одежды! Балахонохламида какая-то, однако то ряд пуговиц блеснет, то пряжка ремня, а то вот галстук за дядей по траве волочится, как будто пытается выползти из штанины, хотя просвета между ногами я не вижу, и, следовательно, этот мрачный тип — не в штанах…

— Здрав буди! — буркнул этот хламидоносец.

— И ты.

Дядя сел на чурбан, отчего чурбан сразу ушел на два вершка в землю. Теперь мне стало ясно, почему одни седалища еще высокие, а другие уже низенькие. Из-за пазухи балахона была добыта пачка сигарет.

— Здесь-то зачем? — неодобрительно спросил хвостатый человек. — Внизу не накурился?

Пачка словно вползла в открывшуюся щель, и складки ткани за ней сомкнулись.

Какое-то время они ждали вместе.

— Больше никто не придет, — сказал дядя.

— Авось подойдут.

Дядя посмотрел на хвостатого, словно бы буркнул: экий ты легкомысленный, все у тебя на авось…

Они подождали еще малость.

— Нет, не подойдут. Вдвоем совещаться будем.

— А если даже и так? — беззаботно отвечал хвостатый оболтус.

Дядя тяжко вздохнул.

— Ты как сюда попал?

— Запросто!

— Запросто — это как?

— Ну, шел себе, шел припеваючи, гляжу — а я уже здесь.

— По сторонам, стало быть, не смотрел?

— А зачем?

— А ты посмотри.

Хвостатый вечный мальчик взобрался на чурбан и, придерживаясь за подпирающий крышу столб, поглядел вниз.

Присвистнул…

— Вот то-то и оно, — сказал дядя. — Авось — он Авось и есть. А другим-то сюда и не пробиться.

— А ты?

— А я кто пристанет — того и хвачу. И дальше следую.

— Могуч ты, Кондратий, — со странным неодобрением заметил хвостатый.

— Ветер у тебя в голове, Авось, — отрубил Кондратий. — Нас со всех сторон обложили, птице не пролететь, а тебе все трын-трава.

— Нет больше трын-травы, повывели, — ответил Авось, спрыгивая с чурбана. — Мне теперь все по барабану…

— Ща хвачу, — пообещал Кондратий.

— Не хватишь.

— Почему?

— А потому, что одни мы с тобой и остались… — Авось внезапно затосковал. — И где же все наши? Ведь никого же, Кондраша! Ни души!

— Ты только теперь до этого додумался?

— Ну…

Кондратий покачал головой.

— Вот то-то и оно, что на тебя, подлеца, положились! А ты перстом о перст ударил? Ты себе слонялся, пивом баловался! А наши все, поди, уж полегли… Мы последние остались, Авосюшка. Панихидку бы по нашим отслужить-то…

— А если не полегли? Если прячутся где-то? — с надеждой воскликнул Авось. — У стариков, у старушек?

— Теперь такие старушки пошли — кого хошь перематерят. Станут они наших прятать!

Некоторое время Кондратий и Авось дулись друг на друга: один — за разгильдяйство, другой — за горькую правду. Потом Авось опять вскарабкался на чурбан.

— Что же мы имеем? — спросил он. — Всего-то навсего сорок дивизий хреновых, с полсотни блинных, американскую гуманитарную окейскую помощь… Кондраша! Ты ведь — силища! Ты как хватишь!..

— Устал я хватать. Да и куда мне против дивизий? Просвистел ты, мил-дружок, наше царство. Пивом его баночным запил и гамбургером закусил.

— Да разве я?!

— Да на тебя же все положились! Только и галдели: Авось обойдется, Авось обойдется! Ну вот — обошлось… и костей не собрать…

И Кондратий, не прощаясь, пошел по тропке вниз.

— Куда ты?..

— Делом заниматься — английский язык учить. Он мне скоро понадобится.

С тем и отбыл восвояси.

Авось так и остался стоять на чурбане на манер памятника. Потом соскочил и треснул по чурбану кулаком:

— Врешь! Не одолеешь! Прорвемся!

Вид у человека, готового пойти с двумя кулаками против сотни дивизий, редко бывает умным. А чаще всего — взывает о медицинской помощи.

— Так ты что же, в одиночку? — спросила я, высовываясь из кустов. — Ведь не управишься!

— Авось да и управлюсь! — злобно ответил он. — Они увидят, покойнички самозванные, — можно положиться на Авося! Вот тогда-то все и повылезут!

— Вот только восстания покойников сейчас и недоставало, — заметила я, потому что Авось уже явно терял чувство меры. — Нужно сесть и подумать, как ненасильственными и демократическими методами…

— Какими?!?

Столько издевки было в голосе, что я заткнулась.

Когда Авось взбирался на гору, он действительно по сторонам, а также под ноги, не глядел. Проскочил на авось, никто его и не заметил. Но, спускаясь, он принялся остерегаться. Тут-то на него и обратили внимание!

— Это что за лох?

— Ты что, блин, фишку не сечешь? — спросила я. — Фильтруй базар, блин! Какой тебе лох?!

— Свои, блин! — крикнул кто-то не в меру ретивому часовому.

— Свои так свои, — он спорить не стал. — Только какого хрена вы там, на горе, забыли, блин?

— Типа трахались мы там, козел, — ласково сообщила я.

— Ну, трахались — другое дело! О-кей, проходите, блин!

Я схватила своего спутника за руку и поскорее потащила прочь от подножия горы.

— Ишь, стерегут. Охраняют!.. — бурчал он. — Да пусто же там!.. Кто теперь туда сунется?!.

При этом он яростно чесал себе ляжку.

— Иди-иди, стратег. Блинную полосу уж как-нибудь проскочим, а вот с хреновой будет сложнее… Что — блохи заели?