Далия Трускиновская - Домовые

— Тьфу! — ответствовал Евсей Карпович. — Тебя бы он, дурака, оземь шлепнул — вот бы мы и послушали, как ты про его права толкуешь.

— Вихрь имеет право жить!..

— Ну так пусть бы и жил, никого не трогал! Так он же, того и гляди, в городе обьявится!

Разгорелась обычная для сходки домовых склока.

И долго бы они буянили, рассуждая о правах, но раздался вдруг бабий визг — и нечаянно заставил всех заткнуться.

Очень редко отваживаются домовихи явиться на сходку. Но случается. На сей раз посреди чердака объявилась вдруг взъерошенная и рыдающая Степанида Прокопьевна, супруга домового дедушки Ферапонта Киприановича.

— Ну, мужики, дожились мы! — завопила она. — Ну, последние денечки настали! Уж коли это не погибель нашему роду, так я и не знаю!

— Вот, вот! Бабы — и те понимают опасность от вихрей! — возгласил Евсей Карпович. — Ступай сюда, кума! Говори, не бойся! Подтверди мой прогноз!

— Что еще за прогноз? — изумилась домовиха. — Ты свои словечки при себе оставь! Мужики, беда стряслась! Устои рушатся, а вы и не знаете! Сколько себя помню — такого еще не бывало! Ферапонт Киприанович, чего уставился?! Позор нам с тобой, позор на наши седые шкурки! Девка-то наша, Маремьянка-то! В тягости! Без мужа, а в тягости! Мужики! Сыщите охальника, велите жениться!

Якушка и Акимка переглянулись. Вон оно как! С ними на дискотеке Маремьяна Ферапонтовна себя блюла — строже некуда, а к кому-то же наладилась бегать, шалава!

И тут же съежились от ужаса.

Потому что, коли начнется розыск, сестры Маремьянки как раз на них, на плясунов, и укажут!

Вот вам и дискотека…

Домовые — они для того и домовые, чтобы по домам сидеть. Только в последние времена среди них объявились любители путешествовать — и то, сдается, не от хорошей жизни. Раньше, скажем, бывало, непутевый домовой нанимался к человеку бродяжьего племени в рюкзачные, но это случалось редко. А теперь нанимается в автомобильные. Или, скажем, бабы принесли новость — Иегудиил Спиридонович, что долгое время, рассорившись с хозяевами, был безместным, нанялся вовсе в автобусные! А автобус не простой — двухэтажный, катается за границу и обратно. Но он — один такой, прочие — домоседы, и через улицу перейти для них — трудная, в течение нескольких дней решаемая задача.

Евсей же Карпович собрался на другой конец города к гадалке Бахтеяровне.

Гадалка эта славилась не только верными словами насчет прошлого и будущего, а и возрастом. Даже Аникей Фролыч, бегавший к ней лишь раз в жизни, накануне своей женитьбы, помнил ее крепкой, бодрой старухой.

В доме творилась сущая околесица — не беспокоясь о том, что не сегодня-завтра по улицам начнут слоняться хищные вихри, домовые решали судьбу девицы Маремьяны Ферапонтовны, то есть, спорили о том, кто отец ее будущего дитяти. Догадываясь, чья совесть в этом деле может быть нечиста, Евсей Карпович строго допросил Якушку с Акимкой. Оба клялись, что лапать — пытались, поочередно схлопотали по оплеухе, и этого им вполне хватило. Евсей Карпович им поверил, но не слишком, и на всякий случай решил взять обоих с собой в поход. А то ведь нарушение вековечных устоев карается у домовых строго, сперва покарают, и лишь потом правда обнаружится…

Поскольку их старший, Лукьян Пафнутьевич, так просто бы подручных не отпустил, Евсей Карпович действовал через Матрену Даниловну. А она уж выучилась управлять муженьком. Она же посоветовала автомобильного из соседнего дома, который служил в добротном джипе и обычно знал, куда наутро собирается ехать хозяин.

Бабка Бахтеяровна жила на противоположной окраине, в подполе хорошего дома, при котором был и огород, а на краю огорода — сарай для утвари. Там, в сарае, она и оборудовала местечко для приема клиентов, а то домашние не одобряли — раньше, бывало, и очередь выстроится прямо в коридоре, того гляди, хозяева спросонья наступят.

Сколько-то проехали на джипе, дальше шли пешком. И прибыли к самому вечеру, когда старуха уже и принимать никого не хотела, твердила, что на сегодня у нее гадальная сила кончилась. Но Евсей Карпович пригрозил, что всю ночь под окном скулить будет. На это домовые мастера, они так неугодных хозяев выживают. Так что бабка Бахтеяровна сдалась и пустила в свой гадальный закуток.

— Нет, вы не жениться собрались, — сказала она, вглядевшись во все три физиономии. — И не о наследстве хлопочете. Одно вижу — дельце у вас пустое…

— Как это — пустое? — возмутился Евсей Карпович. — Тут того и гляди война начнется, а ты — пустое!

— Что сказала, то и сказала, — уперлась бабка. — Не нравится — проваливайте.

— Понятно, не нравится, — согласился Евсей Карпович. — Но мы не насчет будущего к тебе пришли. Мы — насчет минувшего. Живешь ты долго…

— Да уж зажилась, — буркнула Бахтеяровна.

— К тебе все новости стекаются, все непонятки. Вот скажи — слыхала ли ты, чтобы по дорогам пыльные столбы слонялись?

— Вихри, что ли? Их еще смерчи называют, — сразу определила бабка.

— Они самые.

— Слыхала, как же… Это черт с ведьмой свадьбу гуляют.

— Тебе бы все про свальбы, — рассердился Евсей Карпович.

— Как меня учили — так и говорю! Черт с ведьмой на перекрестке брачуются и вместе с поезжанами вихрем завиваются. И ходит вихорь, колобродит, а остановить его одно лишь средство — нож метнуть.

— Нож? Так он же этот нож подхватит и закружит! — воскликнул Якушка.

— Такого не бывало. Как нож вонзится, так вихорь встанет и осыпется. А нож на дороге, весь в крови… А потом нужно пройти по соседству, посмотреть, у кого из баб или из мужиков рука-нога перевязана. Есть рана — значит, колдун или ведьма.

— Ну, это сказки, — объявил Евсей Карпович.

— Хороши сказки! При мне мужик нож метал! Вихорь был с колокольню, того гляди, телегу с лошадью утянет и закрутит. Мужик не растерялся — ножом его!

— И нож в крови? — Евсей Карпович не верил.

— Сама видела. Поднял, а с острия капает.

— И какая же кровь?

— Темная, — подумав, отвечала бабка Бахтеяровна. — Как человеческая.

— А нож какой был? Не заговоренный? — догадался спросить.

— А сдается, что заговоренный. Не тот, каким хлеб режут или картошку чистят, а рукоять наборная, двуострый.

— Ясно… — пробормотал Евсей Карпович. — Шли за одним, узнали другое. Спасибо тебе, бабушка.

И положил перед гадалкой плату — конфетину большую шоколадную в блестящей бумажке.

— Погоди, молодец, — старуха обратилась к почтенному домовому, как к холостому или недавно женатому. — Ты, я вижу, воевать собрался. Один не справишься.

— Мы втроем, — ответил за Евсея Карповича Якушка.

— Мало. Будете вчетвером — и того мало. Всем миром надо.

— Поди его расшевели, весь мир! — в сердцах закричал Евсей Карпович. — Дурак на дураке едет и дураком погоняет! Беда под носом, а ее не видят!