Далия Трускиновская - Домовые

— А что, бабушка, а что?

— Натворила я дел…

— С кикиморой?

— Какая кикимора?.. Нет никакой кикиморы…

— А кто же в жениховом доме шалил?

— То-то и оно…

Старая домовиха взяла горстку мелких камушков, раскинула на дощечке, получилось что-то нехорошее. Она смахнула камушки обратно в мешок из мышьей шкуры.

— Думаешь, почему я так зажилась? — спросила вдруг. — Вот уж и правнуков вынянчила, и скоро праправнука обещались мне принести?

— Здоровье у тебя такое оказалось, — предположила Неонила Игнатьевна.

— Ну, и здоровье тоже, я все то и дело поправляю. Средство у меня такое имеется. Поправим, что ли?

Средство оказалось ядреной настойкой, от которой во рту — огонь, а в башке — сперва блаженная пустота, потом мысли, похожие на разноцветный птичий пух.

Возможно, бабка Бахтеяровна просто хотела самом себе развязать наконец язык.

— И когда же это было? А, поди, при государе императоре… — неожиданно сказала она. — Хозяева лошадей держали, хозяйский сынок в каваре… кавареле. ка-ва-лер-гардах служил! Да ты пей, пей, оно не вредное. И посватали мне домового дедушку из хорошего, богатого дома. А я девкой была норовистая — нет и нет! Другой мне полюбился…

— Как это? Так не бывает, чтобы девке кто-то полюбился! — убежденно воскликнула уже пьяненькая сваха.

— Не галди! Бывает! И я к нему самовольно ушла.

— Ахти мне!

Действительно — дело было неслыханное, и для теперешнего шалопутного времени отчаянное, а при государе императоре — и вовсе невозможное.

— Вот те и ахти… Недолго я с ним прожила — он счастья своего не умел понять! — грозно произнесла бабка. — Другую ему сватать стали. Гляжу — он к свадьбе готовится! Три дня и три ночи ревела я не переставая — слышишь, девка? Теперь так уже не ревут!

Неонила Игнатьевна на «девку» не обиделась — понимала, что для бабки Бахтеяровны она еще — несмышленыш.

— И от этого рева в меня сила вошла…

— Какая сила, бабушка? — удивилась сваха.

— Сама не пойму. Я даже и не заметила, как это сделалось. Вот я его перед собой поставила и спрашиваю: ну, так с кем из нас жить будешь? Он жался, изворачивался, наконец брякнул: к той пойду! И я ему в ответ: пойдешь, да не дойдешь! Помяни мое слово!

— Ахти мне! — в который уже раз ужаснулась сваха.

— Кабы он мне не перечил — может, и обошлось бы. Так нет же! И чего такого сказал — не помню, только взбеленилась я до крайности! Ступай, кричу, и чтоб те пусто было, крысиный выкормыш, чтоб те было пусто! И кто слова-то подсказал — до сих пор не ведаю. Он и пошел…

— Куда, бабушка?

— А не ведаю. Знаю только, что до той невесты так и не дошел. Искали его, искали, да и бросили. Пропал. Я потом опомнилась, поумнела, скромненько жила, замуж меня взяли. Но только после того крику стала я гадать. И как-то на него камушки бросила. Знать хотела — жив или уж нет? А ему все дорога да дорога выпадает, идет он и идет, все никак до своей невесты не дойдет, поганец! И всюду ему — пусто…

— Вон оно что! — догадалась сваха. — Так погоди, бабушка! Неужто та пустота — заразная? Вот ведь и Аникею Киприяновичу она померещилась! И потом — магазинному…

— Выходит, заразная… — старая домовиха вздохнула. — Или же пустота в нем самом до того разрослась, что ее уже на все окрестности с лихвой хватает… Столько по миру бездомно шастать — и впрямь пустой сделаешься, ну как пакет из-под картошки…

— Да-а… — пробормотала Неонила Игнатьевна, с трудом осознавая, какую горестную судьбу устроила своему изменщику бабка Бахтеяровна. — Это. значит, куда бы он ни сунулся — всюду ничего, окромя пустоты, не находит?

— Что сам в себе несет — то и вокруг находит. Это я уж потом поняла. А как теперь быть — ума не приложу! Освободить бы его пора — а как?

— Ну, скажи: чтоб те полно было! — предложила сваха.

— Пробовала. Не выходит.

— Может, сперва вдругорядь три дня и три ночи реветь надо?

— Может, и надо. Да только стара я стала и так, как тогда, реветь уж не умею.

— Крепко ты его припечатала! — с неожиданным для самой себя восхищением воскликнула сваха.

— Ага, крепко. Да и себя заодно. Чем дальше — тем хуже. И его я этим отчаянным словом по миру гоняю, и себя обременила…

— Тебе-то что? Детей родила, внуков вырастила, правнуков, вот полезным делом занимаешься, — стала разбираться сваха. — Все тебя уважают, подношения тащат.

— Дочку с зятем пережила, сына с невесткой пережила. Для домовихи что главное? Семья! А ведь я свою семью пережила…

И пригорюнилась бабка Бахтеяровна, повязанная чересчур сильным словом, не имеющим супротивного слова, и, глядя на нее, пригорюнилась сваха Неонила Игнатьевна.

А в щель между дверью и порогом уже блестели молодые глаза — это Малаша, уняв свой девичий испуг, принеслась выспрашивать о знатном женихе Трифоне Орентьевиче. И ей хотелось знать сию же минуту — понравилась она или не понравилась. Раз уж в этом сватовстве все не по правилам, не по прежнему разумному порядку, раз уж они до свадьбы встретились — то ведь очень важно понравиться. А то, глядишь, и никакой свадьбы не будет…

А коли свадьбы не будет — так будет рев в три ручья, и будут всякие злые и глупые слова, и много всяких неприятностей.

Довольно уже и того, что бредет не-разбери-поймешь куда позабывший свое имя дряхлый домовой, бредет от пустоты к пустоте и остановиться не может. Лишь изредка вспоминает — вроде бы к невесте шел. И тут же забывает обратно.

Рига 2003

Доныне у домовых, когда заходит речь о сложных отношениях с человеком, рассказывают историю Лукулла Аристарховича. И клонят рассказчики обычно к тому, что даже ежели хозяин — дурак и не понимает тонких намеков домового, то обязательно сыщется человек, который его научит, да так научит — мало не покажется. А также к тому, что всякое дело нужно сперва попробовать сделать по-хорошему…

Домовой дедушка Лукулл Аристархович среди своих считался разгильдяем. Он нахватался от хозяев, деда Венедиктова и его супруги Людмилы Анатольевны, всяких умных слов. И у него иногда очень даже ловко получалось прятать за этими словами свое безделье. Впрочем, как и у хозяев. Рассуждая о высоких материях, они напрочь забывали о житейских делах.

Но что человеку интересно (а, может, и полезно, кто его знает, чем хозяева занимаются целыми днями, вне своих жилищ), то для домового — большая морока. Прежде всего, свои смотрят косо. Занятый высокими материями, Лукулл Аристархович несколько запустил хозяйство, а кто-то из домових, заскочив к нему на минуточку, увидел на кухне раскардач и тут же разнес по всему дому. Домовихи — они языкастые, и новость у них на языке не держится, а так и начинает порхать, и сама тащит за собой домовиху по всем соседям, пока не распространится и не станет потихоньку угасать. Но бабы-то посмеялись и повозмущались, а мужики, почтенные домовые дедушки, запомнили…