Валентин Юрьев - Служба королю

Мишка ничего не сказал ей, он весь остаток вечера был в шоке, вспоминая этот медленный разворот летящего лезвия, направленного в тонкую куртку любимой. Может быть, клинок и не убил бы её, но ужас от этого не становился меньше. Из-за предателя, из-за этой козявки, жизнь которого не захотела взять ни одна из женщин в селении, могла в один вздох исчезнуть его любовь, его жизнь.

Одно нелепое движение руки и — всё! И также нелепо могли погибнуть и воины из отряда. Мало ли, кто из хассанов мог владеть искусством боя? А если бы они дрались подло? Сыпани в глаза песка и бей скрытно. Да и подлость ли это, когда ставка — жизнь и все участники равны, как звери. Хоть зубами, но убей!

Вокруг хохотали мужики, участвовавшие в казни, и с ними Пашка — боец, который им теперь был свой в доску, и особенно звонко переливался смех юного Фарлина. Он увидел настоящих героев!

Готовилась еда, гремела посуда, слышался звонкий смех женщин, которые вторично ощутили свою свободу, когда трупы врагов ушли в землю, которую осквернили когда-то. Они тоже были селянками и не раз видели горящие хижины и наглые рожи завоевателей. Ни у кого не было сомнений в правильности сделанного и в святости законченной мести.

И только Мишка не мог успокоиться и трясся в ознобе. Теперь у него уже получалось, что в этой ситуации хассаны вели себя благороднее, чем они сами. Не орали, не хныкали, молча молились и дрались честно, не раскисая от страха. А ириты, наоборот, заведомо знали, что идут казнить и что они на ножах сильнее. Так где же правда? Из раздумий его вывели тёплые руки:

— Почему грустный, Мроган? Ты не похвалил меня!

— Я боялся за тебя! За всех боялся!

— Разве я плохо дралась?

— Ты глупая! И единственная! Самая главная на свете!

— Нет, ты скажи!

— Ну, хорошо, хорошо дралась! Как дикий зверь! Но больше я тебя не пущу так делать!

— Глупый ты сам! Ты не пустишь, а жизнь снова выкрутит нас нелепо, как теперь. И что делать? Спрятаться в твой мешок? Туда тоже может попасть дротик. И копьё. И камень. И кто сказал, что ты всегда сможешь меня защитить? Или себя?

— Но он тебя чуть не убил!

— Чуть — не считается! Даже не поцарапал.

— То есть, ты уверена, что нож улетел на небо? Или утонул в песке?

— Раз его нет, значит он куда-то подевался. Зачем об этом думать?

— Никуда он не подевался. Вот он, твой нож! Летел прямо в грудь! Поэтому я и думаю.

— И как ты его нашел?

— Я не нашел! Я поймал его, когда он уже начал на тебя разворачиваться. Понимаешь ты это?

— А я?

— А ты неслась вперёд и ничего не видела, кроме этой поганой рожи!

— Значит, ты меня спас? Как ты это сделал?

— Не знаю, как объяснить. И зачем об этом говорить, если ты всё равно не учишься, только время тратить!

— Ну, попробуй, скажи.

— Надо замедлить время. Представить, что ты движешься гораздо быстрее, чем всё вокруг, или, наоборот, что всё сильно замедлилось, вот и весь секрет. Зачем тебе это?

— Ты просто не знаешь. Я учусь. Вот, смотри под ноги…

Мишка впервые увидел со стороны, как выглядят чудеса, пусть даже и маленькие, клубился фонтанчиками песок, прыгали мелкие камушки, даже вражий нож подёргался в руке, которую он тут же непроизвольно сжал.

Это было открытием. Маленькая шипастая девочка оказалась способной научиться тому, от чего отказывался даже его лучший друг, при этом она не была Думающей, это значит, что возможности к овладению колдовством гораздо шире, чем он считал на основании своего первого опыта.

А Канчен-Ту, наконец, прорвало, всё, что случилось с ней в дни рабства, она пересказывала теперь в новом свете и поражала своего учителя не меньше, чем он её когда-то своими чудесами. Сейчас чудом была она сама, открывая ему глаза на скрытые возможности иритов. И, хотя, эти возможности пока больше ничем не подтверждались, у Мишки уже вспыхнула перед глазами картина летучего военного отряда, способного без крови и жертв побеждать жалких врагов с их нелепыми луками и пращами.

И он, конечно же сразу высказал эту мечту вслух, за что получил хороший большой курдюк холодной воды на голову:

— Мне пришлось пройти через рабство, чтобы научиться хотя бы маленькому умению. Ты, что же, собираешься всех пропускать через такое испытание?

— Я сам сделал первый свой шаг, когда мне в лоб уже летел камень Брекера и телу ничего не оставалось делать. До этого получались только фонтанчики из песка. Но ты же понимаешь, какую силу может приобрести каждый воин! Если он согласится, значит пусть каждый проходит испытания, надо только понять, какие?

— И как ты собираешься отбирать себе воинов?

— Я пока не знаю. Ещё даже не думал. И никто пока не дал мне ни такого разрешения, ни задания, ни согласия, и я даже не знаю того ирита, который может их дать. Боюсь, что наш Вождь не согласится, он уже и так распустил мой отряд, а король ему не указ, у себя в клане он главный и это правильно. Может быть, король захочет сделать такой отряд у себя во Дворце?

— Милый ты мой, глупенький! Ты смотришь на меня, как будто на кусок золота, а я всего лишь след его и научилась только чуть-чуть сдвигать мелкие камни. А ты уже строишь такие планы! А вдруг никто из ребят не захочет колдовать? И если уж ты мечтаешь, то объясни, зачем тебе такой отряд?

— Сам не знаю. Наверно, не хочу жить так, как жили родители, скучно. Не знаю, как у вас, а наш клан не очень-то богато живёт, и ужасно однообразно, серо. Мне нравится бродить кругом и видеть чудеса, нравится спасать кого-то, помогать, находить сокровища, делать чудеса. Но вот, то, что мы сегодня сделали, мне очень не понравилось. Даже вартаков, отбросы, гадость, и то после битвы отправили в рудники, пусть это не лучшая, но всё-таки жизнь. А мы…

— А мы отомстили за ребёнка! Ты бываешь удивительно глупым, Мроган! Наверно, стоит запихать тебя в вонючую сеть, или посадить в яму, или просто воткнуть тебе дротик в одно место, ненадолго, чтобы ты понял: всякую дрянь надо уничтожать! Ты что же, жалеешь эти отбросы, которые по-справедливости будут гнить в колодце? У тебя что-то в голове путается, давай-ка я помогу распутать!

Дальнейшая беседа проходила с приложением к телу кларона маленьких острых кулачков, которые вонзались с неожиданных сторон, принося приятную, но ощутимую боль и открывая прямой доступ к его мозгам.

— Ты ощутил себя таким великим, что можешь прощать, так? (удар!) Тебя самого чуть не убили наёмники! Забыл уже? (удар!) Ты пробовал весну и целое лето копать, сажать, убирать, защищать от грызунов то, что придёт и отберёт у твоей семьи какая-нибудь гадина, да?! (удар!) И твой ребёнок (удар!) останется голодным, да?! (удар!) Не один день (удар!), а всю осень (удар!), зиму (удар!), а потом вы все покроетесь сыпью от истощения и болячек (удар!), а весной, когда ты выроешь из тайника те семена (удар!), которые спрятал от семьи, чтобы посадить, (удар!) опять придёт гадина (удар!) и тебе будет её жалко?….