Валентин Юрьев - Служба королю

Обвинить хасса в трусости, всё равно, что тыкать палкой в дупло с пчёлами. Вот и сабелька появилась, глупый, почему история чужих-то поражений никого ничему не учит? Вот она у меня в руке. Хорошая сабелька. Булат, кстати. Гад, порезал мне руку! Шустрый какой!

Архаик кричит, брызгает слюной, рожа напряглась, вот вот лопнет. Что? Ручка болит? У меня тоже кровь, две капли! А фигли ж ты с оружием прыгаешь на приличного ирита? Видишь, у меня в руках нет ничего?! Ну, посиди, отдохни. Да не кричи, не может охрана, занята, тебе же сказали?

Жалко, в юрте не видно часов, не изобрели ещё. Сейчас бы мудро посмотреть на циферблат, намекнуть взглядом, время, мол, идёт! Или выразительно постучать по запястью. Не поймёт! Приходится разглядывать булат. Я нехорошо делаю, знаю, недипломатично, не по человечески, гадко, но пока эти печёные тугодумные рожи будут приводить стада своих оголтелых придурков, видимо, так и буду с ними общаться.

Хотя, на входе, скорее всего, уже всё, часы не нужны, двое готовы. Пусть постоят вертикально, со стороны не видно, что это уже неживые фигуры. Интересно, когда у них смена часовых?

Молчат. Что ж. Пожалуй, начнём кислородные процедуры. Не жалко было охранников? Пусть задыхаются советники. Смотри, открой глаза, начальник! Видишь, твой друг вылупился и умоляюще смотрит в твою сторону? Или у вас нет друзей? Или ты настолько туп, что не понимаешь, тут три слуги, ты будешь четвёртым?!

— Что ты хочешь, сын джардуха?! — ага, что-то дошло.

— Ты невоспитан, архаик. Твой советник сейчас умрёт.

— Ты тоже умрёшь, ирит!

— Конечно. Только не сегодня. Ты теряешь время! У тебя нет выбора. Или ты говоришь, или умрёшь.

— Я посланник падишаха!

— У нас мир с падишахом! Договор. Посланник падишаха не станет оскорблять посланника короля. Ты обманываешь меня? Покажи свой ярлык!

До чего ж упрям архаик. Или туп настолько? Его советники умнее, забыв про дисциплину, уже мечутся в своих клетках, глядя на задыхающегося собрата, жить хотят. Я бы, наверно, тоже метался? Конечно, сразу непонятна связь неожиданного появления ирита и двух последующих за этим смертей. Но вот, на твоих глазах корчится третий, давай, рожай, козёл! Что же мне, всё войско давить по одному? Наконец, один слуга не выдерживает:

— Он пришел отомстить!! Я скажу! Отпусти!! Отпусти, ирит!

— Кому? Кому отомстить?

— Тебе. Ящерице.

— Кто ему приказал? Падишах?

— Нет, ирит. Падишах не осквернил свои уста ложью.

— Тогда кто?

— Второй визирь приказал. Газайрун-Баш.

— Именем падишаха?… Что молчишь?…Скажи, архаик, визирь послал, а Властитель благословил, да?

Затравленный взгляд архаика показывает, что этому советнику больше не жить, он потерял своё лицо. Что же, видимо придётся остаться невоспитанным в светлой памяти моих новых знакомых.

— Ты боишься говорить, начальник войска? Посланник падишаха! Посмотрим, не боишься ли ты умереть с позором.

Такого эффекта вождь не ожидал. А как ты думал, голубчик? Кому сейчас легко? Зря, что ли освобождённый временно советник строил тебе жуткие гримасы, а сейчас, вот, с хрипом втягивает воздух? Это жуткое ощущение, я представляю. Когда тело осознаёт, что двинуться не может ни одна клеточка, а воздух в щелях, в одежде очень быстро истощается и глаза видят мутный пар, выходящий из носа и рта, тогда становится жутко страшно.

Даже удар кинжала так не испугает, ведь раненому ещё можно шевелиться, сопротивляться, затыкать выходящую толчками кровь, орать от боли. Я освобождаю из клетки обреченного советника, он уже и так сломлен.

— Приведи сотников. Мне надо поговорить с ними.

Архаику тоже даю подышать, он мне ещё пригодится. Может быть. Вот теперь нормальная реакция. И поклон, и выход, пятясь, задом, всё, как положено в лучших юртах. А что мне ещё, собственно, нужно? Ответ я получил. "Пришел отомстить". Архаик орёт вслед уходящему на своём языке и я понимаю эти слова, "приведи охрану".

Не зря учился, два слова понял. Пускай приводит, поскольку приказ о сотниках не отменён, буду надеяться, что здесь окажутся все. Все головы этой гидры. Чтобы срубить их одним ударом. Тогда у нас появится время. Или шанс на победу.

Я не хочу рисковать ни одним парнем из своего элитного войска. Они мне все как родные. Мы почти год вместе бегаем в дозорах, спим бок о бок, едим из одного котелка, об одном мечтаем. И никого не трогаем. И я не покупаю своих ребят за деньги, они не за них служат.

Наверно, я плохой военачальник, не умею посылать на смерть? Уж какой есть! Я готов задницу обнюхать этому наглому завоевателю, лишь бы по-мирному повернуть его назад. Бывало же, что победа над самым сильным воином разворачивала врага на сто восемьдесят. Я же читал! Только не помню, "Пересвет", "Кочубей", не важно, ведь было в истории такое?

Но сейчас нужно сначала выдержать целое море ора, гадких слов и крепких выражений, а когда прибежит охрана, то и стрел. А в юрте тесновато. Кроме того, на случай побега нужно иметь отдельный выход. Хотя, это просто, огонь очага в юрте как стрелочку вытягивает дым в отверстие сверху. Пожалуй, хватит для моего тела. Тогда остаётся только сделать клетку для охранников и всё, я готов к встрече.

Появляются сотники. Их не удивляет истуканоподобное состояние охраны. Кланяются без подобострастия, это воины, а не советники и занимают свои места вокруг застывшего вождя. Каждый завтра может занять его место. Все они — равные!

Архаик, ещё не оправившийся от издевательства над собой, ждёт молча, грызёт свои усы. Он думает, что чем больше народу соберётся, тем вернее будет наказан наглец. Что же, отчасти он прав. Охранники с недоумением толпятся у входа. Зачем их звали? Затянувшаяся пауза. Спасибо, хассаны. За вашу предсказуемость, за то время, которое мне подарили.

Теперь остаётся ждать команды "Ату его!" Я ошибся только в том, что бить меня будут из луков, нет, конечно, у охранников короткие копья, в юрте они мобильнее, в суматохе и тесноте послужат и оружием, и защитой, а маленькие щиты с железным шипом, наоборот, и защитой и оружием. За спинами маячит лицо опального советника. Значит пришли все. Пора начинать.

— Архаик сказал, что он пришел отомстить! Но я предлагаю вам мир. Хватит крови. Хватит резать беззащитных!

Речь моя производит впечатление заговорившей собачки. Сначала мозги переводят неожиданную речь на чужом языке, безразличные глаза оживляются и смотрят, наконец-то замечая меня, а потом лавиной прокатывается по юрте несдерживаемый хохот хозяев. Я для них — изначальный раб. Один беззащитный невольник, сошедший с ума.

Наверно, я бы также смеялся, если бы аргак пришёл в дом, заговорил и предложил мне перестать питаться мясом. Некоторые сотники плохо понимают мою яркую речь, плохо знают язык, переспрашивают соседей и ржут вдогонку ещё ярче, чем первые.