Сергей Лукьяненко - Дневной дозор

— Свет не отнять, — он качнул головой. — То, что взято, возвращается сторицей. Ты отнимаешь Тьму — и Тьма растет. Я беру Свет — и он приходит вновь.

— Скажи это мальчику Алеше, который весь вечер будет тосковать! — крикнула я. — Порадуй его, что потом радость вернется!

— У меня будут другие дела, ведьма! Спасать детей, которых ты вогнала во Тьму!

— Утешай, — равнодушно сказала я. Все в мире будто покрылось ледяной коростой. — Это — твоя работа… милый!

Что я делаю?

Он же только уверится, что я знала все заранее, что Дневной Дозор планировал хитрую операцию, что над ним гнусно поиздевались, что все бывшее между нами — лишь хитрая игра…

— Ведьма… — презрительно сказал Игорь. — Ты уберешься отсюда вон. Поняла?

«С радостью!», — едва не ответила я. В конце концов… какая уж теперь мне радость от этого лета, от этого моря, от этого изобилия Силы? Восстановлюсь потихонечку, главное уже сделано.

— Можешь убираться сам, — сказала я. — У меня разрешение на отдых и использование человеческих сил. Можешь спросить у своих… а у тебя-то есть разрешение… милый?

«Ну что же ты творишь, дурак? Что ты делаешь, любимый мой? Что я делаю?»

А что я делаю? Я — Темная. Я — ведьма. Я — вне человеческой морали, и не собираюсь играть в цацки с примитивными организмами по имени «люди». Приехала отдыхать — отдыхаю! А вот ты, ты что делаешь? Если ты и впрямь меня любишь? А ты ведь любишь, я знаю! Я и сейчас это вижу, и ты можешь увидеть… если захочешь…

Потому что любовь — она над Тьмой и Светом.

Потому что любовь — это ни секс, ни одинаковая вера, ни «совместное ведение хозяйства и воспитание детей».

Потому что любовь — это тоже Сила.

И черта с два к ней имеют отношение Свет и Тьма, люди и Иные, мораль и закон, десять заповедей и Великий Договор.

И я все равно тебя люблю, сволочь, гад, светлая скотина, дубина добродушная, кретин надежный! Все равно! Пусть три дня назад мы стояли друг против друга, и мечтали об одном — уничтожить врага. Пусть между нами пропасть, которую никто и никогда не преодолеет!

Ну пойми же ты, я люблю тебя!

И все мои слова — лишь защита, это те же слезы, только ты их не видишь, не хочешь видеть…

Ну подойди ты ко мне, все равно где — в Сумраке, где никто нас не увидит, или на этой веранде, перед глазами изумленных детишек, обними, и мы заплачем вместе, и не надо будет слов, и я уеду к чертовой матери, к Завулону в Москву, под крылышко к довольной Лемешевой… а хочешь, я уйду из Дневного Дозора? Хочешь? Я не перестану быть Темной, это не в моей власти, и не хочу я этого, но я выйду из бесконечной войны Тьмы и Света, я буду просто жить, даже с людишек ничего брать не буду, и пусть ты все равно не захочешь быть со мной, я даже этого не прошу, лишь оставь память о том, что мы любили друг друга!

Просто подойди.

Не отвечай на мои слова!

Я — Темная!

Я — не могу быть другой!

Я — люблю лишь себя в этом мире!

Но сейчас ты — часть меня. Большая часть. Главная часть. И если будет надо — я убью часть себя, а значит — всю себя.

Но не делай этого!

Ты же — Светлый!

Вы кладете свою жизнь на алтарь, вы храните людей и стоите друг за друга… ну попробуй так же посмотреть на меня, пусть даже я ведьма, пусть я твой враг! Вы ведь иногда можете — понять. Как понял Антон Городецкий… собрав чудовищную Силу ради одного — не пускать ее в ход. Но Антоном я могу лишь восхищаться как настоящим врагом, а тебя я люблю, люблю, люблю! Ну пойми же ты, и шагни ко мне, сволочь ты любимая, гадина ты моя милая, враг мой единственный, придурок ты мой ненаглядный!

— Придурок! — крикнула я.

И лицо Игоря исказилось такой чудовищной мукой, что я поняла — все.

Свет и Тьма.

Добро и Зло.

Это лишь слова.

Только мы говорим на разных языках, и никак не поймем друг друга — пусть и хотим сказать одно и то же.

— Уходи. Или я уничтожу тебя.

Он произнес эти слова — и вышел из Сумрака. Его тело потеряло очертания, размазалось, чтобы тут же возродиться уже в человеческом мире, рядом с мальчишками-артековцами. И я бросилась следом, выдираясь из своей тени — если бы можно было так же легко выйти из самой себя, из своей сути, из своей судьбы!

Я даже успела увидеть, как появившись в человеческой реальности Игорь подхватил почти коснувшуюся пола гитару, набросил на свое искаженное болью лицо «паранджу» — не знаю, как ее Светлые именуют, и вывел из транса мальчишек. Оказывается, он их погрузил в ступор, уходя в Сумрак. Чтобы не испугались внезапного исчезновения вожатых…

Как ты там говорила, Наташка?

Надежность?

Да. Надежность.

— Тебе пора идти, Алиса, — сказал Игорь. — Ребята, что надо сказать?

Лишь я видела сейчас его настоящее лицо. Только горе, и ничего кроме горя…

— До свидания, — сказал толстый мальчишка.

— Пока, — сказал Алешка.

Ноги были как ватные. Я оторвалась от перил веранды, на которые облокачивалась… сделала шаг.

— Прощай, — сказал Игорь.

Темно.

Это хорошо, что темно.

Не надо тратить силы на паранджу. Не надо притворяться веселой. Надо лишь следить за голосом. Слабый свет в окне — мелочь.

— И тогда они разделились на Светлых, и Темных, — сказала я. — И Светлые считали, что надо отдавать свою жизнь на растерзанием другим. Что главное — отдавать, даже если берущие недостойны этого. А Темные считали, что надо просто жить. Что каждый заслуживает того, чего он добился в жизни, и не более.

Они молчали, девочки мои глупые… человеческие детеныши, среди которых не нашлось ни одной Иной. Ни Темной, ни Светлой. Ни колдуньи, ни ведьмы, ни даже вампирши…

— Спокойной ночи, девчонки, — сказала я. — Хороших вам снов, а еще лучше — никаких снов не надо…

— Спокойной ночи, Алиса…

Сколько голосов. Даже удивительно. Это ведь даже не сказка, это притча, которую знает каждый Иной. И Темный, и Светлый. Но не спали… слушали.

Я была уже в дверях, когда голосок Наташи спросил:

— А когда будет затмение — это страшно?

— Нет, — сказала я. — Это совсем не страшно. Только немножко грустно. В своей комнатке я в очередной раз взяла мобильник. Набрала номер

Завулона.

«Абонент временно недоступен…»

Где же ты можешь быть, Завулон? Если твой хваленый «Иридиум» не принимает мой звонок? Где же ты, где?

Я не люблю тебя, Завулон. И, наверное, вовсе не любила. Кажется, я лишь теперь поняла, что это такое — любовь. Но ведь ты меня любишь! Ведь мы были рядом, нам было хорошо, ты подарил мне весь этот мир… и коньки в придачу… ну ответь! Ты мой начальник, ты мой учитель, ты мой любовник, так скажи — что теперь делать? Когда я осталась наедине со своим врагом… и своим любимым? Убегать? Драться? Умереть? Что мне делать, Завулон?

Я вошла в Сумрак.

Тени детских снов колебались вокруг. Пиршество… потоки энергии. И светлой, и темной. Страхи и печали, тоска и обиды. Я весь «Лазурный» насквозь вижу. Вон обижается во сне мальчик Димка, которого друзья не позвали пить лимонад. Вон у маленькой неутомимой девочки Ирочки по прозвищу «Энерджайзер» кто-то спер надувной плавательный круг, и она тихо хнычет в подушку… Вон потеряла в странных темных закоулках сна своего маленького брата мой верный энергетический донор Наташка, и бегает теперь в его поисках, и плачет…