Дмитрий Стародубцев - Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

Уже по прошествии двух триад, едва успев ознакомиться с существующими порядками, ДозирЭ был направлен к страже внутри главного дворца, где жил и проводил большую часть времени Инфект. Вообще, только самые достойные воины Белой либеры, прослужившие в отряде не менее десяти лет, допускались сюда. Но с некоторых пор будто неведомая сила подталкивала молодого человека к осуществлению его самых сокровенных желаний. В один неприметный день его вместе с другим белоплащным, сыном известного военачальника, просто поставили у залы, где трапезничал Алеклия.

Оба цинита были облачены в великолепные одежды, сияющие белизной, и в золотые церемониальные доспехи тонкой работы. Каждый имел небольшой круглый щит, прикрепленный к плечу, короткое крепкое копье и меч Славы на золотой перевязи. Им запрещалось разговаривать, двигаться, выражать что-то взглядом: он должен был быть холодным и отсутствующим. Смотреть разрешалось только перед собой.

Через некоторое время слуги, коих крутилось вокруг великое множество, распахнули створки ворот, образующих вход в залу, и на пороге показался сам Алеклия в окружении вельможных росторов и знатных инородцев. Все были веселы, наверное, от нектара и вина, один из эжинов что-то рассказывал Божественному, и тот смеялся. Гомон десятков голосов звучал под высокими сводами.

Инфект и свита прошли мимо стражи, не обращая внимания на застывших воинов, напоминающих древних идолов, но вдруг Алеклия обернулся и сделал несколько шагов назад. Он придвинулся к ДозирЭ и вгляделся в его черты. Молодой человек весь затрепетал внутри, но выдержал испытание и не шелохнулся.

– Тебя зовут… м-м… ДозирЭ? – спросил Инфект.

Грономф продолжал молчать, поскольку ему было запрещено говорить. Конечно, Инфект – это другое дело, но воин на этот счет не получал никаких разъяснений. Лучше уж промолчать.

– Отвечай же мне, десятник, я позволяю.

Получив разрешение, ДозирЭ решил ответить, но тут почувствовал, что онемел от волнения, и только коротко кивнул головой.

– Вот, рэмы, – обернулся Божественный к свите, – это тот самый цинит, про которого я вам рассказывал месяц назад. Он и еще двое других воинов монолита «Неуязвимые» сумели одержать победу над лучшими капроносами Иргамы, а потом совершили побег на воздушном шаре. По недоразумению они попали в руки к Вишневым и едва не были казнены. Если бы не партикулис Эгасс, который прибежал ко мне за помощью и бросился в ноги, вот этот достойный десятник сейчас был бы пеплом, развеянным в безлюдной пустыне.

Все изумились, раздались возгласы одобрения и щедрой похвалы. Летописцы заскрипели лущевыми стержнями в онисовых свитках, старательно записывая сказанное. Все с восхищением смотрели на молодого человека.

– Скажи, воин, не беспокоят тебя теперь слуги Круглого Дома?

Перед глазами ДозирЭ возникло лицо Сюркуфа. Он представил его настолько отчетливо, будто увидел наяву. И тут молодой человек вспомнил рассказ торговца ЧезарЭ о том, как умер бедный Вервилл, опечаленный встречей с Вишневыми, вспомнил о своем отчем доме и о старом саде, которых его лишили, – вряд ли всё это сделали по справедливости.

Однако смущенный воин только и ответил: «Нет».

– Могу ли я для тебя что-нибудь сделать? – вновь задал вопрос Инфект.

– Благодарю тебя, мой Бог. Ты уже доставил мне величайшую радость, покрыв мои плечи плащом Белой либеры. Более мне нечего желать, помимо того, чтобы умереть за тебя с мечом Славы в руке.

Эжины одобрительно закивали. Алеклия же светился от удовольствия: воин отвечал наилучшим образом; именно такие слова хотелось ему услышать от него, тем паче в присутствии важных послов…

Некоторое время спустя ДозирЭ и второго белоплащного сменили, и воины вернулись в казармы.

– Ну и недотепа же ты, рэм, – презрительно сказал сын военачальника, когда белоплащным настало время расстаться. – Только по великому везению может случиться такое, чтобы сам Божественный вызвался исполнить твои желания. Вся Белая либера только об этом и мечтает. Что же ты ничего не попросил? Или действительно тебе более нечего желать?

С этими словами воин коснулся пальцами лба и удалился, бормоча что-то под нос. ДозирЭ удивленно посмотрел ему вслед. «Или действительно тебе нечего желать?» – запомнились слова. И тут воин подумал об Андэль, томящейся в грономфской акелине, и стукнул себя что было мочи кулаком по голове: «О гаронны!»

Грономфа по-авидронски означает «раковина». Из корзины воздушного шара город и правда мог показаться створкой гигантской раковины жемчужницы. Этот город раскинулся на берегах большой реки и ее залива с большим искривленным протоком, который грономфы называли «внутренним озером». Зеркало залива глубоко вдавалось внутрь городских кварталов, образуя удобную гавань, и подбиралось к самому сердцу Грономфы – Дворцовому Комплексу. Церемониальные ворота этой неприступной цитадели вели на площадь Радэя – центр города. Отсюда во все стороны тянулись дороги-лучи, образуя длинные широкие улицы.

От этих главных дорог ответвлялись более узкие, разбивавшие город на кварталы. Великолепные архитектурные ансамбли форумов соседствовали с торговыми районами, громадные общественные здания отбрасывали тень на многочисленные дворцы.

У крепостных стен выстроились в строгой геометрии здания казарм, к которым примыкали военные Атлетии. Между ними располагались мастерские – плавильные, оружейные, ткацкие. Рядом теснились бесформенные жилища бедняков.

Самыми грандиозными в городе выглядели Ипподромы, где регулярно проходили состязания наездников и колесниц. Эти сооружения, казалось, могли вместить в себя половину населения города. Но не меньше Ипподромов были Ристалища, на манежах которых одновременно сражались сотни пеших бойцов. Большие участки земли использовались под Атлетии и Цирки. Всегда тихо и покойно было на территории Могилен, где сжигали тела усопших и хранили их прах.

Общественные здания Грономфы напоминали жилища легендарных исполинов. Огромные входные двери в обрамлении порталов, массивные колоннады, широкие террасы, нескончаемые лестницы, высокие окна, застекленные цветными витражами, гигантские бассейны с фонтанами…

Грономфу именовали «Великой», ибо вряд ли на материке существовал другой столь густонаселенный город, занимавший такую пространную территорию. Основанный около тысячи лет назад, еще сравнительно молодой, он неоднократно достраивался и перестраивался. Шесть раз заново возводились все крепостные сооружения, взамен старых, слишком тесных и недостаточно прочных. Занимаемая Грономфой площадь постоянно ширилась, забирая под себя всё больше и больше земли.