Дмитрий Стародубцев - Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

– Божественный! – с ужасом произнесла Андэль.

Через мгновение дверь широко распахнулась. На пороге выросла знакомая фигура правителя Авидронии. Инфект был в изящных серебряных доспехах, которые носил лишь для красоты, поскольку в бою они вряд ли могли служить надежной защитой. Выглядел он утомленным.

ДозирЭ успел отступить в тень и продолжал осторожно пятиться назад, растеряв от неожиданности всё самообладание. В результате он оказался в самом темном углу, надежно сокрытый от чужих глаз бронзовой статуей. Андэль же только и смогла, что сдернуть с головы широкий капюшон.

Алеклия вошел и опустился на ложе. Он окинул взглядом помещение.

– Почему ты так одета? – спросил он люцею удивленно.

– Мне холодно, мой Бог, – ответила Андэль, с трудом справившись с чувствами.

Она скинула плащ и бросила его в сторону. Инфект с удовольствием посмотрел на нее, еще раз отметив про себя, как она восхитительна, насколько чудесны все подробности ее тела, легко угадываемые под тонкой шелковой тканью. Но вдруг нахмурил брови.

– Где же дарованные мною драгоценности? Они тебе не нравятся? Я прикажу наказать ювелира и преподнесу тебе другие, во сто крат прекраснее.

– Нет-нет, я просто переодевалась и не успела их надеть. Позволь мне сделать это сейчас!

– Потом, – отмахнулся Алеклия. – Подойди ко мне. Сядь.

Андэль исполнила приказ. Инфект поднял голову девушки за подбородок и заглянул в ее глаза. Его взгляд был добрым, почти нежным, но слишком пристальным.

– Ты дрожишь? – мягко спросил он. – Тебе действительно холодно?

– Да, хозяин.

– Не называй меня хозяин. Ты – не рабыня, а я – не твой господин. Скорее друг, любовник.

– Да, мой Бог.

Божественный бережно приблизил девушку к себе и, как мог, обогрел на своей груди, поглаживая по волосам, как ребенка. С полузакрытыми глазами он сначала размышлял о чем-то своем, а потом разомлел, забылся, окунувшись в сладкие волны дремоты, и замелькали в его угасающем сознании, причудливо смешавшись, всполохи всех забот и переживаний последних дней. Гигантская усталость навалилась на плечи. Только здесь, обнимая вот так вот, словно дитя, свою маленькую возлюбленную, он мог хоть на мгновение почувствовать себя обычным человеком, испытывающим и усталость, и страх, и бессилие. В глазах подданных он обязан быть только всемогущим правителем. Он должен быть Богом. Тяжела ноша Бога, которому не чуждо ничто человеческое.

Люцея действительно дрожала, но не от холода, а от страха, который сотрясал всё ее тело. Искренне считая, что перед ней существо высшее, она полагала, что вся ее суть видна ему насквозь – все мысли, чувства, все потаенные желания. И еще ей казалось, что она слышит сдавленное дыхание ДозирЭ, спрятавшегося за статуей, а значит, и Он, этот живой Бог, должен слышать эти звуки, и сейчас произойдет что-то ужасное. Но Алеклия не двигался, только ровно дышал, будто заснул, и постепенно Андэль перестала бояться, ей вдруг стало хорошо и покойно. Теперь она испытывала те давние чувства, которые пережила много-много лет назад, когда она засыпала на груди Чапло. И ей представилось, что она – маленькая девочка, а мужчина рядом – ее отец.

ДозирЭ, спрятавшийся в углу, замер и вынужден был всё это время стоять неподвижно, не имея возможности ни переступить с ноги на ногу, ни пошевелить рукой. Все его многослойные доспехи с подвижными пластинами панциря и оплечий, со звонким передником, с сотней крючков и хрустящих кожаных ремешков только и ждали малейшей оплошности, чтобы беспечно брякнуть, лязгнуть, громыхнуть. И измученному воину лишь оставалось наблюдать из темноты за своим правителем и своей возлюбленной. Его охватило сначала чувство униженности, а потом жгучий стыд такой силы, что ему захотелось выйти из укрытия – будь что будет. Но время было упущено: Инфект при помощи люцеи уже скинул серебряный нагрудник и обнажился по пояс, разделась и Андэль; и самый великий человек на свете – в этом у ДозирЭ не было сомнения – и любимая девушка, ради которой грономф готов был в любой момент, ни о чем не жалея, умереть, предались долгим взаимным ласкам. Никогда в жизни молодой человек еще не испытывал такого отчаяния. Он закрыл глаза…

Когда всё было кончено, Алеклия прилег и было снова задремал, но тут в стороне послышался шорох: это ДозирЭ чуть шевельнулся, и его меч звякнул о доспехи. Инфект приподнялся на локте, вглядываясь в темноту. Оттуда на него смотрели безжизненными зрачками неподвижные статуи.

– Должно быть, крысы, – предположила девушка дрожащим голосом.

– У этих крыс, верно, железные зубы… – усмехнулся Божественный. – Что ж, я прикажу рассыпать в углах самого сильного яду, какой найдется.

Тут он, вдруг вспомнив о каком-то срочном деле, начал собираться и вскоре покинул покои, поблагодарив люцею взглядом и едва заметной улыбкой.

Как только дверь закрылась, ДозирЭ с облегчением расправил затекшие члены и на непослушных ногах вышел из своего укрытия. Он был бледен, и в глазах его стояли слезы. Андэль в это время молилась на коленях.

– Нам не следует более видеться, – наконец произнесла она слабым голосом. – Я люблю Инфекта и останусь с ним. Покинь меня и больше никогда не приходи. Я день и ночь буду просить богов за тебя. Эгоу, ДозирЭ.

Ее взволнованное лицо было залито слезами.

– Эгоу, Андэль, – только и произнес потрясенный всем случившимся воин.

Он поднял плащ, в котором пришел, и выбежал вон…

Через несколько триад авидронские корабли приблизились к полуострову Лима. Здесь, недалеко от Дукан, ДозирЭ наблюдал еще одно морское сражение. Спасшимся после поражения в заливе Обезьян лимским вождям удалось собрать около трехсот вистрог – это все, что осталось в распоряжении еще недавно самой могущественной морской империи. Алеклия на этот раз атаковал первым, ударил всеми силами и наголову разбил флот противника. Многие сдались, некоторые еще в начале сражения перешли на сторону Грономфы. Лимские же предводители укрылись в Дуканах. Самому ДозирЭ так и не пришлось участвовать в боях – «Гуанг» на протяжении всего столкновения находился в резерве.

Пираты обосновались на полуострове Лима около двух столетий назад. Эти места издревле служили прибежищем всякого рода разбойникам и беглым рабам. Здесь, на достаточно удаленном от цивилизации обширном пространстве суши, они чувствовали себя в безопасности – ни один интол, жаждущий мести, так и не решился прибыть сюда со своим войском. Постепенно, истребив окончательно местные племена, разбойники занялись прежде всего морскими грабежами (благо мимо проходили оживленные торговые пути), а впоследствии объединились в мощный пиратский союз. Вскоре воды Темного океана от Оталарисов до Медиордесс окрасились кровью мирных мореходов. Торговым кораблям стало небезопасно ходить вдоль побережья, правители ведущих морских государств снаряжали целые военные армады для охраны мирных караванов.