Дмитрий Стародубцев - Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

Если же женщинам удавалось отбиться, мужчины тешились друг другом – авидроны такое видели впервые. Они не ведали, что в Иргаме – в военных лагерях, находящихся вдали от жилищ, и в среде горожан любого достатка – сладострастие между мужчинами считалось в порядке вещей и даже было в моде. «Ты наскучил мне, Крысоед, как ячменная болтушка, – жаловался Халора, небрежно лаская товарища. – Вот бы вкусить авидронской плоти. Посмотри, дубина, на себя и на этих высоких красивых воинов с мускулистой грудью и крепкими бедрами».

Иргамовские слова были слишком схожи с авидронскими, чтобы монолитаи не понимали, о чем идет речь. Сжимая кулаки, они стоически выдерживали все насмешки и оскорбления, опасаясь лишь реакции вспыльчивого Тафилуса. К счастью, девросколянин не слышал этих гнусных разговоров, ибо большую часть времени был в беспамятстве и сильнейшей лихорадке.

Впрочем, Тафилус вскоре пришел в себя. Его организм, необычайно здоровый и сильный, справился с болезнью. Раны на голове затянулись, порезы на теле зажили. Однажды, во время раздачи еды, Халора, заискивавший перед стражниками, вызвался им помочь. Когда дошла очередь до авидронов, он плеснул на дно деревянной плошки немного дурно пахнущей похлебки, сплюнул туда и с улыбкой протянул Тафилусу. «Прими, храбрый завоеватель, щедрый дар от благодарного народа Иргамы!» – велеречиво сказал он и церемонно поклонился. Дружки Халоры, стоявшие за его спиной, весело загоготали, обнажив беззубые рты. Рассмеялись и стражники.

Девросколянин поднялся на ноги, коснувшись макушкой потолка. «Не делай этого, Тафилус!» – вскричал ДозирЭ, но было поздно. Халора получил тяжелый удар в грудь, отлетел шагов на пять, повалив своих товарищей, и замер.

Крысоед склонился над телом возлюбленного и вдруг завопил, воздев руки: «О Слепая Дева! Он мертв!» Халора и правда был мертв. Удар девросколянина пришелся в самое сердце.

Тафилуса бросили в яму, и авидроны не видели друга семь дней. Зато Крысоед, Вонючка и другие преступники более не смели насмехаться над воинами Инфекта. Мало того, они собрали все циновки, которые нашлись в темнице, и пожаловали их инородцам. По требованию ДозирЭ, они оставили в покое женщин, и в дальнейшем вели себя тихо. В довершение всего, хитроумный Идал многократно обыграл в стекляшки не только игроков из числа преступников, но и нескольких азартных стражников, и теперь авидроны получали похлебки и воды столько, сколько им было надобно.

Вскоре, однако, авидронов перевели в новое помещение, еще более темное и смрадное, где других узников не содержали. Эта темница находилась значительно глубже под землей, была узка, а низкий потолок не позволял вытянуться в полный рост. Стены покрывал влажный вязкий налет, в углах копошились жирные флегматичные крысы. Ко всему прочему, шею и руки авидронов замкнули в тяжелые деревянные колодки, которые отпирали лишь для того, чтобы пленники могли проглотить болтушку и отправить естественные надобности.

Через несколько дней двух воинов вытолкали вон из темницы, и больше они не возвращались. Оставшиеся так и не узнали, что их товарищей отправили в Масилумус и по прибытии немедленно казнили на Могильной площади под ликующий рев толпы. Еще один авидрон был замучен ежедневными пытками и умер на глазах товарищей. Других пленников почему-то не трогали, и они жестоко мучились от того, что не могут ни повлиять на судьбу друзей, ни разделить с ними горькую чашу страданий. Позорному оскорбительному бессилию большинство предпочли бы смерть.

ДозирЭ вновь исхудал, оброс и до крови натер колодкой шею. К своему удивлению, он не испытывал голода. Суровые невзгоды последних дней, а в особенности ожидание скорой гибели притупили его чувства. Казалось, физические страдания отступили. Нахлынули теплые воспоминания прошлого. Он вдруг явственно ощутил пыльно-цветочный вкус воздуха на грономфской улице. А потом неожиданно к горлу подкатил страх перед предстоящими унижениями, болью, возможной слабостью духа. Смертью. О Божественный, ты помог мне один раз – помоги и в другой!

Время шло, но ничего не происходило, будто про пленников забыли, пока в тюремном подвале не появился сановный иргам в тонких шелковых одеждах и бархатной остроконечной шапочке. К тяжелому духу заточения примешался приторный аромат благовоний. За ним следовала свита в розовых длиннополых плавах и несколько телохранителей-копьеносцев.

С авидронов сняли колодки и пинками заставили подняться. Посетитель бегло осмотрел узников, брезгливо ощупав холеными пальцами их грязные тела, покрытые свежими шрамами и ссадинами, и нашел состояние мужчин вполне сносным.

– Хорошо. Очень хорошо, – сказал он по-авидронски. – Длительное заточение навредило вам значительно меньше, чем на это рассчитывали ваши мучители. Что ж, меня зовут Мемрик, и я распорядитель Ристалищ нашего старинного города.

ДозирЭ поднял голову и насторожился. Идал и три других пленника остались безучастными к словам посетителя. Тафилус же сгорал от ненависти. Из-за высоты потолка он вынужден был стоять склонившись, и это унизительное положение бесило его.

– Ну-ну, я прекрасно вас понимаю. Война, несчастье близких, гибель товарищей, позор плена… Нам всем эти чувства знакомы. Но что поделать? Так распорядились боги…

– Чего ты хочешь, Мемрик? – раздраженно перебил Идал.

– Да, вы правы. Воины Инфекта, тем более монолитаи, вряд ли нуждаются в успокоительных речах. К делу, или, если хотите, к бою! Скажу сразу: при любых обстоятельствах вас ожидает звездная дорога. Но я предлагаю не оскорбительную для цинита смерть от пыток или на костре, а славную гибель во время схватки, с мечом в руке. Ристалища, капроносы, подвиг сражения, восхищенный народ… Разве не мечтал мальчишкой каждый из нас стать цинитом арены? Разве не поклонялись мы бесстрашию легендарных капроносов? Разве не считали мы их храбрейшими мужчинами Шераса? И если они гибли, разве не ставили им интолы памятники и не произносили в их честь речи тхелосы? И разве не оплакивали их прах самые красивые женщины континента? Ристалище – средоточие величия цивилизации, всего накопленного опыта. Маленькое поле сражения, где происходит самое великое действо эпохи!

Нет, мои доблестные воины, – продолжал Мемрик, незаметно для себя примешивая в речь берктольские и иргамовские слова, однако понятные для этих слушателей. – Нет гибели великолепнее, чем гибель мужественного капроноса. Под благодарное стенание толпы. На глазах у восхищенных дев, преисполненных страстью. Разве бывает смерть прекраснее?

– Ты предлагаешь нам сразиться с капроносами? – недоуменно спросил Идал.

– Да, друзья мои. Военачальник, пленивший вас, готов совершить сделку, хотя просит так много золота, что я сомневаюсь, ибо уверен, что останусь в убытке… Поэтому я предоставляю вам выбор.