Виталий Башун - Сэр Троглодит

Виолика проводила нас до самой границы, проходящей по окраине Лиманго, где передала с рук на руки полусотне гвардейцев во главе с молодым, но явно опытным лейтенантом. Бойцы были обряжены в нейтральную серую форму без гербов, но их выправка и повадки не оставляли сомнений в принадлежности к элитным войскам по меньшей мере графа, если не герцога. Для госпожи был приготовлен удобный дормез.

Во время ночевок под открытым небом готовкой для Мирасель и брата Зорвеса занималась пожилая горничная-кухарка. Меня не приглашали, а я, в свою очередь, не настаивал на том, чтобы питаться с нанимателями за одним столом, и спокойно ужинал в компании воинов. Вскоре я стал для них своим и понял это, когда впервые удостоился дружеской подначки. Большинство воинов отряда свободно говорили на аталийском, что уже само по себе свидетельствовало о необычности этого отряда. Тем, кто плохо владел языком, товарищи с удовольствием переводили. Так вот, кто-то в шутку предложил пускать меня вперед при посещении борделя, дескать, все остальные на моем фоне будут выглядеть такими красавцами, что смогут рассчитывать на скидку. Это было сказано на аталийском специально для меня. Расположившиеся у костра воины десятка притихли в ожидании моей реакции. Стоило мне обидеться, передо мной бы немедленно извинились, но я тут же стал бы для них чужим. Грубоватый солдатский юмор мне хорошо знаком, а обижаться на своих я уже давно перестал, да и самый раскрасавец не избежал бы подобной проверки, поэтому, спокойно облизав ложку, я предложил шутнику поделиться скидкой. Дескать, работать пугалом бесплатно не согласен. Уяснив, что злиться я не собираюсь, а деньгам цену знаю, все с облегчением загомонили, засмеялись, похлопали меня по плечам и предложили постоянное место у костра их десятка.

Кстати, эта шутка подвигла меня на серьезное изучение конкистос – языка этого королевства. Я стал мысленно переводить на аталийский каждую услышанную фразу, произнесенную на конкистос. При этом старался запоминать фразы и конструкции языка в целом и представлять сразу целостную картину, а не переводить отдельные слова.

На вопросы я, понятное дело, обычно отвечал с немалой задержкой, особенно в первые недели пути, что опять же способствовало образу, мягко говоря, не особо умного охранника. Меня мало беспокоило чужое мнение на этот счет.

Наконец мы добрались до постоялого двора. Трактирщик выделил нам четыре комнаты на втором этаже. В одной поселилась Мирасель со служанкой, в другой – брат Зорвес с лейтенантом, а в двух комнатах по краям – дежурный десяток. Четверо в одном номере, четверо в другом, и двое постоянно находились на страже у дверей госпожи. Остальные посменно охраняли здание снаружи.

Долго думать, где же мое тело обретет покой, не вечный, а всего лишь ночной, мне не пришлось – Мирасель потребовала от трактирщика ванну для себя, для Зорвеса и... для меня. Кроме того, с любопытством глянув в мою сторону, приказала предоставить мне девушку, которая поможет ее телохранителю помыться и заснуть. Вопрос с номером отпал. У девушки должна быть каморка для этих целей. Мало ли, постоялец из многоместного номера возжелает, не при всех же... засыпать.

Пока таскали горячую воду, наполняя бочки, мы успели основательно подкрепиться, и в бочку я полез в самом благодушном настроении. Минут десять я просто сидел, с наслаждением отмокая от дорожной грязи, в легком трансе восстанавливая запасы энергии и мысленным взором пробегая по телу снизу вверх и сверху вниз в поисках каких-либо нарушений. Все было в порядке, но я тем не менее мысленно помассировал каждый мускул. После такой процедуры тело мое чувствовало себя превосходно отдохнувшим и готовым еще сутки скакать на лошади или бежать через буреломы дремучего леса.

Едва я успел закончить с этим, как дверь тихонько приоткрылась, и ко мне, не скрывая страха, робко подошла девушка. Она была невысокого роста, ладно скроенная, черноволосая и смугловатая, как все конкистянки. Глаза карие, в настоящий момент широко раскрытые от испуга, губы пухлые, ярко-алые и чувственные. Моя банщица сообщила, что ее зовут Карима. Ей приказали помочь мне помыться и... заснуть. Я благосклонно кивнул и приступил к омовению. Девушка действовала сначала неуверенно, потом осмелела. Она помогла мне вымыть волосы, потерла спину и некоторые другие части тела. Увидев, что я не кусаюсь и не набрасываюсь с рычанием, чтобы порвать ее на куски, она уже почти спокойно помогла мне обтереться, обернула полотном и провела в свою каморку, где уже была разобрана постель с чистым бельем. Мою одежду должны были выстирать, высушить и выгладить к завтрашнему утру.

Потушив свечку, Карима разделась и прилегла рядом со мной. Она опять была напряжена, видимо ожидая от меня невесть каких гадостей, но в готовности стойко перетерпеть надвигающийся кошмар. Я возблагодарил Ромиса и Лейли за науку, поскольку разогревать девушку пришлось долго и терпеливо. В легком трансе мне удалось установить с ней слабый эмоциональный контакт, который позволил ориентироваться в ее желаниях и не делать того, что ей не нравится. Философы говорят, что девичья красота – это страшное оружие, которым большинство из девушек умеют пользоваться интуитивно, делая из воина со стальным стержнем обычную веревку, готовую обвиваться вокруг тела прелестницы и... даже сушить на себе белье, если красавице того захочется. Однако не менее грозным оружием владеют и мужчины, способные прислушиваться к невысказанным желаниям женщины.

Короче говоря, просто овладеть Каримой было неинтересно. Такое для меня равнозначно походу в туалет по мелочи. Поэтому я не пожалел сил на то, чтобы девушка стала откликаться на мои ласки, расслабилась и наконец-то стала получать удовольствие. Я научился понимать ее, как себя, и делать то, что ей хотелось. Даже то, что она не осознавала разумом, но желала подсознательно. Мои труды не пропали даром. Это было похоже на пробуждение вулкана. Сначала отдаленный рокот, легкие толчки, потом толчки становятся чаще, земля начинает содрогаться в конвульсиях и вдруг – удар. Грохот и извержение лавы. На пике страсти Карима до хруста сжимала мои ребра руками (и откуда силища такая?!), кусалась, царапалась и орала, как стая взбесившихся кошек. В некоторые моменты я не мог четко сказать, кто кого берет – я ее или она меня. Скорее всего, это было взаимно.

Под утро, помня слова Лейли, пришлось несколько притушить этот вулкан, и усталая подруга, мурлыкая от удовольствия, заснула, положив голову мне на плечо.

Мирасель проснулась поздно. Я к тому времени успел размяться, помыться и позавтракать. Впрочем, от повторного завтрака все равно бы не отказался. Когда госпожа вышла из номера, я, как положено телохранителю, пристроился рядом, но чуть позади и проводил ее вниз в обеденный зал.