Сергей Радин - Лёхин с Шишиком на плече

Лехин изумленно воззрился на вопящие огоньки. Перебивая хор пронзительных нахальных голосишек, Ерошка отчаянно закричал:

— Лексей Григорьич, включай фонарище свой!

Выключенный при намеке на свет, фонарик все еще был в руке. Лехин послушно нажал на кнопку.

Огоньковая стайка с визгом рассыпалась по темным углам нового "предбанника" (опять дверь впереди!). Яркое голубое свечение вспыхнуло внизу, будто светлячки столпились, толкая друг друга, в щелях стены; вспыхнуло — и пропало.

— Благодарствую, — проворчал Ерошка и тихо добавил: — У, оглоеды беспардонные…

Лехин уж не стал говорить ему, что Шишик, снова прижавшись к уху, неудержимо хихикает. Уху было тепло, и человеку это нравилось.

12.

И никаких лестниц! В укромном уголке нарисовалась скромная дверца. Не такая могучая, как предыдущая, не железная, а дохленькая — из наскоро сбитой фанеры. Зато с железным кольцом — стучаться. Ерошка и отстучал. А пока ждали, Лехин все-таки поинтересовался:

— А что это было? Ну, те, кого мы светом прогнали?

— Огни болотные. Жили при болоте — спокойные да степенные были. А как в городе оказались, город-то их попортил. Непочтительны стали.

Дверцу не открывали и не открывали. Лехин изучающе водил лучом фонарика по ее поверхности и размышлял, в какое место, если придется, ударить, чтобы дверца махом слетела с петель. И лучше — ногой. Кулаком и замахиваться боязно: фанера вся драная, занозистая.

Воинственные мысли прервал Ерошка, буркнув:

— Чтой-то долгонько они.

— Может, никого нет?

— Скорей, не слышат, поди. Ну-тка…

Он просунул руку между листами фанеры, повозился. С металлическим щелчком дверца уехала в помещение — Ерошка чуть успел отскочить.

— И правда, никого… — мрачно сказал болотный дух и вдруг забеспокоился: — А огни-то, слышь, больно веселые были. Никак случилось что?

Лехин повеселел: "На подходе к явочной квартире мы увидели тревожный сигнал — хоровод поющих огоньков. Они орали так радостно, что стало очевидным: явка провалена".

За дверцей висела… мм… Лехин назвал ее дерюгой. В общем, грубое полотно, мягко говоря. За нею слышались довольно странные звуки (почему-то здорово зачесались кулаки): плотные, тяжелые звуки падающих мешков, например, с мукой; а также гулкий звук множества выбиваемых в предпраздничный день ковров и половичков — и, время от времени, сухой треск сталкиваемых друг с другом крупных деревянных предметов.

— Ну вот, — расстроенно сказал Ерошка. Кажется, он сообразил, что происходит за дерюгой. — Придется погодить чуток.

Если он собирался на пару с Лехиным отсидеться в "предбаннике", то, к его сожалению, им даже повернуть назад не дали.

Дерюга мотнулась, и к их ногам свалился человек. Он яростно махал руками и ногами, лежа на спине. Наверное, хотел встать, но все время заваливался именно на спину. Мгновением позже из-под дерюги, тоже снизу, въехал еще один. Он с лету врезался в первого. Тот оставил попытки подняться и сразу вцепился в очевидного противника.

Сначала обалдевший, Лехин решил, что первый хочет драться. Выяснилось — нет. Взгромоздившись на второго, он ухватился за дерюгу и рванул вверх. Несчастная дерюга затрещала по всем гвоздям, которыми была прибита к деревянным косякам и балкам, — и рухнула, уже победно закутав-запутав неожиданных пленников.

Едва дерюга свалилась, Лехин машинально шагнул помочь бедолагам и замер, буквально загипнотизированный.

Огромный зал заводской столовой (работал он как-то на заводе, мог сравнивать) впечатлял до шока. И не своими размерами. Он, зал этот, безостановочно шевелился. Ворочался, приглушенно шкворча, словно почти доваренная каша. То есть народу было много, и народ дрался. Не слишком крупно. Лехин успел заприметить лишь одну кучу-малу — человек на восемь.

Наверное, оттого что драк было много, а настоящих драчунов — не очень, и дрался народ не жестко, без злобы, а как-то вяло и даже деловито: надо, мол, вот и машем ручками. Болотный дух меж тем приладил ладошку ко лбу — козырьком над глазами, будто всматриваясь в даль необъятную. Увиденное ему не очень понравилось. Впрочем, философски вздохнув, Ерошка ухватил Лехину штанину выше колена и потянул за собой.

— Чего рот разинул? Пошли!

"А если в физиономию двинут?! — ужаснулся Лехин и поспешно окинул взглядом зал, подсчитывая потенциальных желающих. — Человек шестьдесят! Если все сразу навалятся, ни один прием не поможет… Все, хана… Куда влез?.. Зачем?.."

Но посетители странного заведения, похожего на заводскую столовую и низким потолком, и обшарпанными стенами, были слишком заняты, чтобы уделить активное внимание вновь вошедшему.

Первый же столик, мимо которого шли Ерошка и Лехин, занимали трое. Обычно воюют две стороны, а уж сколько на каждой — по обстоятельствам. Здесь же каждый лупил кого достанет. Невольно глядя во все глаза, Лехин отметил хорошо одетого мужчину с жутким, обмякшим с перепою, словно тесто лицом, и двух бомжеватого вида мужичков. Когда бомжи сцепились меж собой, жутколицый ненадолго откинулся от стола и рассеянно взглянул на Лехина. Лехин, уже уходя, кивнул ему — и застыл: глаза сидящего разъехались в стороны и остановились — один зрачок наверх, другой — вниз. Лехин медленно поднял руку к сердцу: нет, он, конечно, видел, как некоторые ловко сводят глаза к носу, но — наоборот?..

Один из бомжей перегнулся через стол и с маху опустил кулачище на макушку жутколицего. Глаза того будто подпрыгнули и быстренько съехались в кучку, а их обладатель тоненько заржал стыдливой лошадью, которую щекочут в неположенном месте. Впечатление усиливалось тем, что время от времени он еще и взвизгивал очень похоже на несомненное "иго-го!".

Отворачиваясь за тянущим его Ерошкой, Лехин уносил в памяти яркий кадр из "Сцены за столиком": второй бомж обхватил первого и, похоже, старался придавить хорошенько, в то время как первый не выпускал из левой руки шевелюру жутколицего, который, очутившись на полу, со скорбным выражением лица пинал все ноги в пределах досягаемости.

Обходя шевелящиеся тела или перепрыгивая через них, Лехин вскоре уловил общую для всех присутствующих закономерность. Посетители странного заведения дрались, но что-то не то было во всех их движениях. Один субъект, например, не воевал, но очень хотел взять со стола граненый стакан с жидкостью на дне. "Почему не рюмка?" — только подумал Лехин и мгновенно получил ответ: в очередной раз нацелясь на стакан, субъект резко подал растопыренную ладонь вперед, врезал по посуде, стакан крутнулся, собираясь взлететь с ближайшего края. Не успел. Субъект упал на него грудью, умудрился не раздавить, снова сел, пожирая предмет вожделения алчущими глазами на поразительно унылой мордели…