Галина Романова - Наследник Темного Властелина

— Я исполнил ваш приказ, Властелин, — прошелестел он, — но он отменил его.

— Он?

— Я не посмел ослушаться.

— Дельф? — раздался слабый голос от постели. — Ты здесь? Мне показалось…

Я подошел. Прадедушка смотрел мне в глаза.

— Выйдите все, — распорядился он тихим, но твердым голосом. И все подчинились! Даже дуболомы и Тень. Всхлипывающая Далия понуро направилась за всеми. Призрак придержал перед нею дверь и ушел последним.

Единственным, кто не подчинился приказу, был Мелкий. Он сидел на полу, обхватив колени лапками, и так походил на больную собаку, что я невольно потрепал его по ушам ладонью.

— Я чувствую, что у тебя на языке вертится куча вопросов, — промолвил прадедушка. — Спрашивай.

— Дедушка, — я сел на постели, — что это значит? Я хотел сказать — что правда? Что происходит? Что творится на самом деле? Что за дела? Я ничего не понимаю! Почему дядя Тангаор пытался меня убить? Это из-за твоего завещания, да?

Бледные губы старика тронула улыбка:

— Из-за завещания, сынок… Ты — единственный сын старшего сына старшего сына. У тебя право первородства. И право на самый большой дар… если ты окажешься достоин его.

— О каком даре идет речь? Это… это не скрабон случайно?

— Ты все прочтешь в завещании, сын.

— В завещании? Но оно же…

— Оно существует! Неужели ты думал, что я мог его потерять? Обернись!

Я послушался.

— Видишь вон тот гобелен? — указал старик. — С единорогами? Выбери зверя с самым большим рогом и потяни за кончик рога. Не бойся, дергай сильнее! Вот так! А теперь смотри!

Рог на ощупь оказался гладким, как полированный, и неожиданно теплым, словно животное было настоящим. Я даже дотронулся до шерсти единорога, но под пальцами были нитки. Потом исчезли и они, а рука внезапно ощутила пустоту. То есть глаза видели гобелен, но руки чувствовали, что его там нет.

— Сделай шаг!

Я повиновался. На миг мое лицо словно окутала паутина, но потом она исчезла, и я понял, что стою на пороге странно знакомой комнаты.

Здесь царил полумрак — единственным источником света был проход в стене, частично закрытый моими плечами. Мне понадобилось несколько минут, чтобы глаза привыкли к темноте, и тогда я заметил, что противоположная стена представляет собой нагромождение камней. Искры, пробегавшие по ним, говорили, что завал был устроен с помощью магии. И едва я взглянул на него, как сразу узнал комнату. Это сюда ночью пробралась Далия, здесь она что-то искала, и отсюда ее спугнул командор Теней.

— Это здесь… Я хочу сказать, что здесь уже побывала Далия! — Я оглянулся на постель, где лежал прадедушка.

— Возможно, — кивнул он. — Посмотри на полу. Вон, что-то там бурое в углу!

Я наклонился, и рука у меня дрогнула, когда я осторожно поднял с пола покрытую пылью и паутиной старую игрушку. Мой тряпочный медведь с разноцветными глазами-бусинами (один глаз у него потерялся, и мама пришила новый) смотрел на меня, и в его взгляде было что-то живое. Поперек живота у него шел самодельный шов ярко-синими нитками — когда-то я тренировался на нем в некромантии, а поскольку для того, чтобы поднять «труп», нужны были кости, я зашил в него кошачий череп. Несколько лет назад мишка пропал, и я был уверен, что мама выбросила его.

— Откуда? — Слова застряли у меня в горле.

— Посмотри у него внутри! — приказал прадед.

Я пощупал медведю живот — там что-то было. И по форме оно ничем не напоминало кошачий череп.

Вернувшись в комнату, я взял с бюро перочинный нож и, прошептав: «Прости, друг!» — вспорол медведю брюхо. Из старой скомканной ваты на свет появился свернутый в трубочку пергамент, скрепленный несколькими печатями.

— Это оно? — Я вспомнил, как Далия в нетерпении швыряла на пол все, что попадалось ей под руку. Она, несомненно, пользовалась ночным зрением, но даже не задержала взгляда на медвежонке. А если и узнала, то у нее даже и мысли не мелькнуло — что он тут делает.

— Что он тут делает? — задал я этот вопрос.

— Ждет тебя. Наследника. Читай!

Дед прикрыл глаза, дыхание со свистом вырывалось из его приоткрытого рта, и при каждом вздохе в груди у него что-то булькало и хрипело. Не сводя глаз с его сухого профиля, я одну за другой сорвал все печати. Каждая ответила мне короткой яркой вспышкой, говоря, что на них были наложены охранные заклятия. Мои пальцы слегка покалывало, кожа на ладонях зачесалась. Оставалось лишь гадать, что могло случиться с тем, для кого эти письмена не предназначались.

Почерком, который я теперь не мог не узнать, там было написано всего несколько слов:

«Я, Дольф ап-Мергет, будучи в здравом уме и твердой памяти, понимая, что у меня нет шансов выжить, заявляю, что свою долю наследства я завещаю своему сыну Дельферу ап-Дольфу. Свидетелями выступают лорд Мергет ап-Моагра и леди Кайрата ор-Даг».

— И это все? — я повертел лист в руках и даже прочел над ним несколько заклинаний, а потом посыпал пеплом из камина — вдруг там есть еще непроявленные строки? Маги обожают такие послания с двойным дном, когда под самым легкомысленным текстом скрывается важное послание. Но ничего! Даже на просвет это был самый обычный лист пергамента, и на нем не содержалось никаких знаков.

Прадед закашлялся, и на губах его показалась кровь. Я принюхался — маг-целитель из меня никакой, но в некромантии я кое-что соображаю. Так вот, судя по запаху, кровь в жилах моего предка начала гнить. А это значит, жить ему оставалось недолго, и никакое колдовство его не спасет, только оттянет конец и сделает последние минуты его жизни более или менее болезненными.

— Да, малыш, — прадед вздохнул, — мне действительно недолго осталось. Я надеялся, что протяну подольше, что успею кое-что сделать… подготовить тебя… Проклятое тело! Как мне не везет на тела! Сначала одно, теперь вот это…

— Дед, ты чего? — Я подошел к постели, вертя пергамент в руках и не зная, куда его деть.

— Я должен тебе кое-что рассказать… Надеюсь, ты простишь меня, мальчик мой?

И он посмотрел на меня так виновато, что я опустился на кровать рядом с ним. Какое-то время мы молчали.

— Кое-кто не хотел, чтобы ты узнал правду. — Старик прикрыл глаза. — Тебе лгали всю жизнь. Все!

— Этому я не удивляюсь, — фыркнул я. — У меня тоже лучше всего получается врать. То есть когда я говорю правду, мне никто не верит. Но стоит мне начать сочинять…

— Тогда ты мне не поверишь!

— Поверю, если ты скажешь, — я наклонился к самому лицу старика и выдохнул прямо в его сомкнутые веки, — скажешь, кто ты на самом деле!

Острый взгляд из-под век принадлежал отнюдь не немощному старцу. Это был взгляд человека, чей дух не может смириться с тем, что заточен в слабую плоть и пытается бороться за жизнь до конца.