Алексей Корепанов - Круги рая

— Сегодня ночью ко мне пришли сожженные руки, — доверчиво сообщил Циннобер и часто заморгал. — Я лежал, не мог заснуть, а они открыли дверь — и ко мне. — Карлик замолчал и вздохнул. Откровения его были вполне в стиле Гофмана. — Ползли, ползли, уцепились за одеяло и прямо на грудь. Вот сюда. — Карлик ткнул пальцем в грязную майку. — Пошевелились, прижались ладошка к ладошке и затихли. Так всю ночь мы и пролежали.

Циннобер снова вздохнул и грустно и выжидающе посмотрел на меня. Надо было что-то ответить.

— А потом они ушли?

Карлик заморгал еще чаще и окинул меня взглядом, полным удивления.

— К-как ушли?.. — пробормотал он, запинаясь, и с сожалением покачал непомерно большой головой, покрытой редкими кустиками седых волос. — Ты разве не видишь, друг? Вот же они, под плащом.

Он распахнул жилетку и еще раз продемонстрировал ветхую майку. Глаза наши встретились и я прочитал в его взгляде тихое сострадание. Он сочувствовал моей слепоте.

— Голубая Танцовщица умерла, а я так ее любил, — кротко признался карлик, подтягивая короткие брюки. — Я бы отрезал ее руки и тоже положил на грудь… Но ее спрятали, и никто не хочет сказать, где… Ты не знаешь, друг? — В голосе Циннобера звучали мольба и надежда.

Я развел руками. Мне было очень плохо. Я ничем не мог ему помочь. Никому не мог помочь.

— Жаль, — Циннобер вздохнул, ссутулился и, отойдя от меня, сел на край тротуара. Время от времени он осторожно проводил рукой по груди, словно опасаясь, что его воображаемая жуткая ноша может исчезнуть.

Я двинулся дальше по улице, искренне не желая больше ни с кем встречаться, и вдруг ощутил какую-то неустроенность. Мне показалосъ, что я упустил некий важный момент, не доделал что-то, отправившись к «Подвальчику веселых сновидений». Кстати, не спросил у мэра, где искать этот «Подвальчик»…

Немного поразмыслив, я понял, что хотел бы увидеть Равнодушную.

Тогда, в тот уже бесконечно далекий вечер, когда я попал к ней домой, Равнодушная зарыдала. Сидела, съежившись в кресле, уткнувшись лицом в широкий рукав черного платья, и плечи ее вздрагивали. Я хотел встать, подойти к ней, как-то успокоить — но не успел. Девушка подняла заплаканное лицо, резко отбросила назад черные волосы и презрительно сказала:

— Думаешь, боюсь? Нисколько! Только не нужно было предупреждать. Тогда бы он не ушел…

Я понял, что она говорит о том, чей бокал остался недопитым в одной из комнат.

— Тогда бы вместе… До самого конца… — прошептала девушка и с силой провела ладонью по глазам. — А, что говорить! Получил свои газеты — и проваливай.

«Одиночество, — думал я, шагая к „Приюту уходящих в никуда“. — Они все здесь страшно одиноки…»

В «Приюте», кажется, ничего не изменилось. Царству теней не было никакого дела до гибели Города. Троица в углу воспринималась уже как часть интерьера и у меня возникло сомнение: действительно ли люди там сидят? Или это большие заводные куклы для придания бару особого колорита?

Кстати, одного не хватало в баре. Не хватало Равнодушной. Сердце мое болезненно сжалось. Неужели?..

Из-под кресла у стены торчали чьи-то ноги в джинсах. Я быстро наклонился, вгляделся. Неизвестный лежал ничком, уткнувшись головой в сложенные руки, и сопел.

Я выскочил из тихого бара и бросился к подъезду. Влетел на лестничную площадку, распахнул дверь, прошел через анфиладу комнат и, тяжело дыша, остановился перед последней. Осторожно постучал. Не дождался ответа и постучал снова. В комнате было тихо. Тогда я решительно открыл дверь и вошел. Медленно обвел глазами зеркало, окно, пустые кресла, кровать под красным балдахином. Сказал негромко, чего-то пугаясь:

— Здесь есть кто-нибудь?

В ответ не раздалось ни звука. Я пробрался к кровати и отодвинул край балдахина. Сначала мне показалось, что на кровати лежит только длинное черное платье, но я тут же понял, что ошибся. Девушка лежала ничком, как тот неизвестный в баре, спрятав голову под подушку, — и у меня опять болезненно сжалось сердце. Опоздал…

Едва я дотронулся до ее плеча, как Равнодушная резко сбросила подушку с головы, быстро села и подобрала под себя ноги. Волосы ее спутались, бледное лицо было страдальческим и злым, а под глазах легли темные круги.

— Ты что? — зло сказала девушка. — Тебе чего надо?

Мне хотелось ее обнять. Я отступил на шаг и облегченно вздохнул:

— Mне показалось…

— А мне наплевать, что там тебе показалось! — выкрикнула девушка и ударила кулаком по подушке. — Наплевать! Убирайся отсюда!

— Я иду к Печальным Братьям.

Девушка вздрогнула. Я видел, что она поверила мне сразу и безоговорочно. Она соскочила на пол, подошла ко мне, подняла бледное лицо и спросила шепотом:

— Можно я с тобой? Глаза им выцарапаю! — В шепоте ее звучали боль и ненависть. — Горло им перегрызу! Задушу…

— Нет, я пойду один.

Девушка подступила еще ближе.

— Не за то, что они задумали. А за то, что предупредили. Зачем, скажи, зачем?

Что я мог ей сказать? Что я мог ей объяснить?

— Я иду, чтобы убедить их отказаться от этой затеи.

Девушка оторопело посмотрела на меня, медленно откинулась назад и захохотала.

— Не… нор… мальный! — проговорила она, задыхаясь от смеха. — Ненормальный! Вы посмотрите на него, на спасителя и защитника! Убедить! Ха-ха-ха!..

— Э-эх, люди-человеки беспомощные, — я махнул рукой. В конце концов, в чем она была виновата? В чем они все были виноваты? — Где тут у вас «Подвальчик веселых сновидений»?

Девушка продолжала смеяться, не слушая меня. Кажется, у нее начиналась истерика.

— Где «Подвальчик веселых сновидений»? — крикнул я так, что в высокой вазе загудело.

Девушка резко оборвало смех и торопливо ответила:

— На окраине. У самой равнины. Кажется, сорок третий сектор. Или сорок второй.

— Хорошо. Найду.

Я повернулся и зацепился ногой за стул. Стул с грохотом повалился на пол. Я перешагнул через него и вышел из комнаты.

Да, они ни в чем не были виноваты. Да, они были жертвами. Но как же быстро они сдались! Ведите их к пропасти — и они пойдут за вами, и бросятся вниз головой. Привыкли к тому, что блага сами падают им в руки… Небожители…

Я быстро шагал вдоль серых домов, отыскивая взглядом цифры на стенах.

— Все, все в «Подвальчик веселых сновидений»! — завопили нестройные голоса. — Выпьем за освобождение! Выпьем за гибель!

Я резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Невдалеке улица переходила в равнину, а напротив, через дорогу, вчерашняя компания с криками толпилась у входа в бар.

— Я жил в чудесном мире! — вопил лиловый толстяк, продираясь вперед. — И завтра снова буду там!

— Пей, пей, не жалей! — визжала фиолетовая женщина, повиснув на сутулом парне в серых лохмотьях.