Алексей Корепанов - Уснувший принц

Тревожно было на душе у молодого альда. Но сквозь тучи тревоги пробивались лучи надежды. Потому что если правильным был один рисунок, возникший перед гадалкой, то почему бы не оказаться правильным и другому?

Юноше очень хотелось, чтобы мерийка не ошиблась и с той, белокурой, подобной старинным девам прибрежных вод…

Восемнадцать лет прожил альд Аленор под спокойным небом, днем украшенным солнцем, а ночью — розовой прелестницей Диолой. Мир был велик, разнообразен и очень интересен. Домашние учителя рассказывали когда-то мальчугану о множестве любопытнейших вещей и явлений. Потом учителей сменили книги — их было достаточно в древнем замке отца и в таком же древнем замке отчима, альда Карраганта, и Аленор до сих пор еще не успел прочитать даже сотую их часть. Да и столько всяких развлечений и соблазнов сулил и приносил каждый новый день! Разве можно уподобляться кузине, альдетте Элинии, дочери рано ушедшей сестры матери? Разве можно весь день напролет сидеть в своей комнате у окна и читать, читать, читать?..

Рассказы учителей и книги — это хорошо, но многое юный альд уже успел увидеть и своими глазами. Плох тот альд, что не стремится к странствиям, что не желает выпить воды из далеких рек, почувствовать запах чужих лесов, побродить по улицам знакомых доселе только по картам городов и селений. Мир был огромен — целой жизни не хватит на то, чтобы заглянуть во все его утолки, чтобы пройти его из конца в конец и от края до края… Живущие уходили в Загробье, не успев постичь и увидеть очень и очень многое. Нo они имели возможность вернуться — пусть даже через тысячу лет — или сюда, или на какие-то иные просторы…

Это Аленору было известно с самого детства. Всемогущий Творец устроил так, что души вновь и вновь воплощались в телах живущих: ничто не должно покинуть пределов бытия — да и разве у бытия могут быть пределы?

Да, бытие не имело пределов, но был, был незримый и неосязаемый Центр Бытия — воздвигнутый на веки вечные Чертог Искупителя…

Души ушедших воплощались в новых телах, и их новые судьбы были предопределены предшествующей жизнью. Закон Кармы, установленный Творцом, являлся всеобщим, он не знал ограничений и исключений, и нельзя было от него скрыться даже на самой дальней звезде.

В раннем детстве Аленор воспринял знание об этом Законе как должное, так же, как воспринимали его все живущие от сотворения мира, но когда он узнал, кем считаются глонны — ловкие, трудолюбивые, безропотные существа, похожие на живущих, — его буквально захлестнула волна жалости к этим бессловесным беднягам, искупающим в новых телах домашних животных свои прежние грехи. Как говорили учителя, одному из великих мудрецов было когда-то откровение о глоннах. Оказывается, эти незаменимые помощники живущих в прежней своей жизни наделали немало бед: они были полчищем захватчиков, и с оружием в руках шагали по чужим землям, сжигая дома и топча посевы. Теперь же они стали слугами, делающими все каждодневные бытовые дела. Будучи ребенком, Аленор жалел их — ведь они такие хорошие, внимательные, послушные! — и утешался только тем, что в следующем существовании они избавятся от бремени сотворенных злодеяний и обретут лучшую судьбу.

А еще он как-то раз с ужасом представил себе, что и он, альд Аленор, тоже мог быть одним из тех, воплотившихся потом в глоннов, — мог врываться в чужие дома, крушить все вокруг и издевательски хохотать и — страшно подумать! — одним ударом обрывать чьи-то жизни… «Но ты ведь живущий, ты альд, а не глонн, — успокаивал он себя. — Значит, ты не был таким!»

А если когда-то он все же и грешил, то уже искупил грехи в предыдущих существованиях — иначе не бывать бы ему сейчас альдом Аленором, сыном альда Ламерада!

Он подрастал, узнавал все больше и больше, раз за разом убеждаясь в справедливом устройстве мира, и готов был при необходимости приложить все силы для сохранения этой справедливости. Жизнь текла беспечально, и каждый день приносил что-то новое, каждый день был непохож на прошедший, и прозрачные безбрежные просторы бытия не таили никаких теней…

Внезапная смерть отца черной краской залила все вокруг.

Нелепо… Ужасно… Все родственники съехались на летний праздник Воспевания, долгим и веселым было застолье… А потом альд Ламерад прилег отдохнуть под навесом в тенистом дворике у внешней стены замка — и не проснулся… Укус змеи — так определил лекарь. Через дворик бежал ручей, исчезая в трубе под стеной, — именно по ручью и приплыла та змея, потому что больше ей просто неоткуда было появиться в закрытом со всех сторон небольшом саду. Сделав свое черное дело, тварь скользнула обратно в ручей

— и исчезла. И никто так и не видел ее…

После этой внезапной трагедии глонны наглухо забили обе трубы, и ручью пришлось искать себе другой путь — вдоль внешней стены, в обход замка… но разве это что-то меняло? Не вернуть уже альда Ламерада, не вернуть отца, так любившего возиться с подрастающим сыном…

Путь по болоту — в темноте, и только Всемогущему дано увидеть, что там, впереди… Знать, так было предписано альду Ламераду, так отозвалось совершенное им когда-то в иные времена и под иными небесами…

«Только Всемогущему дано видеть грядущее? — вновь спросил себя согнувшийся в седле Аленор, чувствуя, как неприятный холодок окатывает сердце. — А как же гадалки? А как же Юо?..»

Темно было у него на душе, и тени стелились вокруг, сливаясь в сплошную ночь, и Диола не могла разогнать темноту, потому что ночное светило не в силах рассеять тени в душе живущего.

Вот и еще одна тень выползла откуда-то, подобно той смертоносной змее; имя тени — Дат, сын Океана…

Лес расступился и дорога выплеснулась на поля, раскинувшиеся под звездным небом. Вдалеке виднелись огни — казалось, несколько самых крупных звезд сорвались со своих высот и повисли над землей; возможно, любопытство влекло их сюда, в мир живущих.

«Спустись ко мне, небесная звезда… Согрей мне душу… Ночь мне освети… Позволь притронуться… Останься — до рассвета…»

Это были не звезды. Это светились в ночи окна древнего замка.

Глонн открыл высокие ворота и юноша въехал во двор, вымощенный гладкими белыми каменными плитами. Слез с коня, отвязал от седла легкую дорожную суму из тонкой, но прочной материи. Глонн неподвижно стоял в стороне, в обычной позе, скрестив на груди гибкие лапы; его короткая гладкая шерсть мягко блестела в свете Диолы. Аленор перекинул суму через плечо, потрепал привратника по голове и направился к калитке, ведущей за второе кольцо укреплений. Сзади неторопливо застучали копыта — это глонн повел коня на конюшню.

Второй глонн ожидал юношу за входными дверями, в большом зале, слабо освещенном пятью-шестью настенными светильниками; остальные не горели — зачем понапрасну заливать светом пустынный зал? Глонн взял с круглого столика у массивной каменной колонны сложенный пополам лист бумаги и, тихо фыркнув, протянул его Аленору. Юноша развернул тонкий лист и, прочитав записку, вернул глонну.