Феликс Крес - Король темных просторов

Он горько усмехнулся. Вряд ли кто-то из команды размышлял над смыслом жизни, да и вообще хоть как-то ценил свою собственную жизнь. В некотором смысле он всех их любил. Может быть, именно за это? Они же в свою очередь любили своего капитана. Никто из них не в состоянии был сказать почему. Но разве это имело хоть какое-то значение? Важно было совершенно другое, а именно то, что его — кровавого предводителя убийц, Бесстрашного Демона, как его называли, — могли любить четверть тысячи человек, которые ни разу его не предали. Они были людьми. Неважно какими. Достаточно того, что, вероятнее всего, мало кто из благородных морализаторов, столь охотно делящих мир на добро и зло, мог похвастаться любовью к собственной персоне хотя бы десяти человек, не говоря уже о сотнях. Рапис был уверен, что, когда он в конце концов уйдет, он оставит по себе добрую память в сердцах всех моряков, плававших под его флагом. Для него это было крайне важно.

Именно потому он не любил вспоминать о далеком прошлом и старался не вызывать тех событий в памяти. Перед ним лежала еще немалая часть жизни, но ему уже было жаль впустую потраченных в молодости лет. Объявленный вне закона, проклятый сотнями, а может быть, и тысячами людей, он нашел свое благо. Свое место.

Он вернулся как раз в тот момент, когда первая шлюпка заскрежетала дном о песок. Сразу же за ней появилась вторая. Матросы, не ожидая команды, начали загружать в лодки пленниц. Капитан стоял и смотрел, не говоря ни слова.

Женщины неуклюже карабкались через борт. Ноги им связали так, чтобы можно было делать маленькие шаги; кроме того, все были соединены общей веревкой, которая захлестывалась петлей на шее у каждой. Теперь веревку разрезали, чтобы разместить груз в шлюпках.

На истоптанном песке остались лишь какие-то тряпки, хорошо заметные в полумраке звездной ночи. Матросы, оглядываясь на капитана, уже начали сталкивать шлюпки на воду. Рапис наклонился и поднял с песка грязный лоскут. Он не хотел оставлять после себя ненужных следов. Может быть, осторожность была излишней, но… Он шагнул к другой тряпке и… наступил на живое, зарывшееся в песок тело. Капитан медленно отступил назад. Он обнаружил беглянку.

Матросы, стоя по пояс в воде, с трудом удерживали тяжело раскачивавшиеся шлюпки. Рапис присел, уперся локтями в бедра и, сплетя пальцы, пригляделся вблизи к своей находке. Он посмотрел по сторонам, пытаясь понять, как подобное могло произойти — каким образом эта женщина сумела, не привлекая внимания охраны, стащить с себя драные лохмотья и частично зарыться в песок, впрочем весьма неуклюже; из-под серых песчинок во многих местах проглядывала обнаженная кожа. Однако в ночном мраке тело и песок были одного цвета… Как она освободилась от веревки? Он почувствовал невольное восхищение ловкостью и хладнокровием беглянки. Несколько мгновений он размышлял, знает ли уже это дрожащее от страха создание о том, что его обнаружили. Она должна была почувствовать, когда он наступил на нее. Однако она не знала, заметил ли он, на что именно наступил…

Капитан обернулся к матросам у шлюпок. Они не могли знать, что он только что обнаружил. Он едва сдерживал смех, борясь с искушением похлопать ловкачку по голой ляжке — и так и оставить. Стиснув удивительно изящную пятку, он выпрямился и пошел вперед, волоча по песку безвольное тело женщины. Она издала нечто вроде короткого стона — и больше ничего, хотя шершавый песок, камни и обломки раковин должны были доставлять ей немалые страдания. Послышались удивленные возгласы матросов, выскочивших ему навстречу. Оставив находку там, куда докатывались первые волны, он вошел в воду и вскоре оказался в шлюпке. Только потом он обернулся. Матросы тащили женщину во вторую шлюпку.

— На «Змее», — громко сказал он, — привести ее ко мне в каюту. И следите за ней! Может выкинуть какой-нибудь очередной фортель.

— Есть, господин!

В голосе матроса слышалось облегчение. Он был одним из тех, кто охранял товар на пляже. Наказание только что его миновало.

Женщин загнали в трюм. Никто на «Морском змее» еще не знал, какая судьба им уготована. Рапис не спешил делать подарок команде: бухта у берегов Армекта была не слишком подходящим местом для развлечений. Следовало выйти в открытое море, получить свободу быстроты и маневра, а прежде всего — скрыться достаточно далеко за горизонтом, чтобы нежелательный взгляд с берега не мог заметить корабль.

Отдав Эхадену распоряжения относительно курса, капитан пошел к себе. В каюте он отстегнул пояс с мечом, сбросил камзол и рубашку. Было очень душно. Он присел на большой рундук у стены и потянулся. Он уже успел забыть о выкопанной из песка пленнице и удивленно поднял брови, когда в дверь каюты начал изо всех сил колотить Тарес. Офицер сжимал рукой горло согнувшейся пополам обнаженной женщины.

— Кажется…

Рапис махнул рукой; глупость этого человека порой его изумляла. Тарес был его вторым помощником, офицером добросовестным, исполнительным и послушным… порой до безрассудства.

— Хорошо, давай ее сюда, — велел капитан, невольно показывая на середину каюты… и тяжело вздохнул, ибо Тарес еще сильнее стиснул горло стонущей от боли пленницы и толкнул ее со всей силы, так что та рухнула на пол, точно в указанном месте. — Ладно, иди, — сказал капитан.

Тарес вышел, закрыв за собой дверь.

Скорчившаяся на полу женщина не шевелилась. Рапис наклонился, сидя на рундуке, и взял ее за подбородок. Он увидел лицо, частично прикрытое растрепанными волосами, и инстинктивно отшатнулся — у девушки не было глаза. Вид уродливой, недавно зажившей глазницы мог потрясти любого. Он сразу же ее вспомнил. Она потеряла глаз во время нападения на деревню, но во всех прочих отношениях была молодой и здоровой, с великолепной фигурой и отличалась незаурядной красотой. На ней была лишь набедренная повязка из какой-то тряпки, но вид ее не казался отталкивающим, скорее наоборот. Осматривая товар в трюме, он последовал совету Эхадена и решил оставить девушку в живых. На нее мог найтись покупатель; тогда он еще не знал, что в Армекте спрос на женщин практически отсутствует. Честно говоря, если бы не эта роковая рана, она была бы самым дорогим экземпляром из всех. Даже странно. Такие женщины в рыбацких селениях обычно не встречались.

— Как тебя зовут?

Она молчала, все еще скорчившись на полу — так, как швырнул ее Тарес.

— Не понимаешь кинен?

Кажется, она и в самом деле не понимала. Ничего удивительного. Гаррийцы не любили этого общего для всей империи языка, являвшегося упрощенным армектанским наречием, — так же как, впрочем, и все остальное, навязанное Кирланом. Собственно, Рапис, хотя сам был армектанцем, вовсе этому не удивлялся. Но сейчас ему предстояло раскусить крепкий орешек. Он прекрасно понимал гаррийский, но с разговором дела обстояли хуже. Произношение было для него настоящей магией. Он прекрасно понимал, сколь непонятно и грубо звучат в его устах гаррийские слова.