Александра Верёвкина - Осколки вечности

Старый козел лучился изнутри удовлетворением, когда галантно пропускал даму вперед. Астрид, по-прежнему смотря в пол, осторожно переступила невысокий порог, изображенный здесь рельсовой шпалой, и, словно по команде, отступила в угол. Вжалась спиной в выложенную плиткой стену, завела руки за поясницу и стыдливо спряталась за завесой спутанных волос. И только тогда я разглядел прозрачную каплю кристально чистой слезы, скатившуюся с подбородка на кофточку. И взбесился окончательно, потому что никогда прежде не видывал ничего более безобразного. Издеваться над беззащитной крошкой…слов нет, короче. Одни слюни, и те матершинные.

Верджа я предусмотрительно не замечал. Шоковых сведений и без его перекошенной физиономии оказалось достаточно.

Тронувшийся умишком дядечка потоптался на входе, мечтательно вздохнул, глядя на меня в упор, величественно ступил в комнату, мимоходом пнул зазевавшегося оболтуса (его впечатлительная пассия яростно стиснула зубы, храня должное молчание) и двинулся напрямки в мою сторону. Что ж, вполне ожидаемый ход. Я и не планировал отделаться легким испугом. Боюсь даже представить, какую дрянь эта скотина намерена сотворить с моим телом на сей раз. Иглы по ногти? Колесование? Четвертование? Шипы во чресла? Вау, последнее я предпочел бы пропустить, если можно!

Действительность преподнесла мне спорный сюрприз, когда ублюдок вытянул из-за пазухи клешню с…обыкновенной металлической кружкой.

— И в чем подвох? — столь некстати позабыл я отключить опасную языковую функцию.

Дедуля осклабился, но отвечать не стал. Подошел ближе, присел на корточки, так, чтобы уровень сцепления лезвий пришелся ему аккурат в районе складчатой шеи. В прорези растянутых губ хищно сверкнули гнилые зубы. 'Кариес непобедим' — по складам прочитал я невидимую на желтой эмали надпись, пытаясь отвлечь внимание от звериного проблеска во взгляде. Сбрендивший на почве вины папаша утянул грабку с кружкой влево. Я заинтриговано покосился в сторону, заметил, как емкость бодро скрывается за бортиком немыслимо грязной ванной, услышал густое хлюпанье зачерпываемой жидкости и судорожно сглотнул. Если сейчас заставит хлебать эту гадость, я точно сорвусь, накрою всех присутствующих трехэтажным матом и…

Холодная стенка стакана прижалась ко рту. Меня передернуло от отвращения. Внутри шевелилось нечто воистину мерзопакостное, а запах сражал наповал. Такой замогильной вони мои чувственные ноздри еще не встречали. Как бы описать ее поточнее? Скисшее молоко, пережаренные кофейные зерна, сгнивший кусок ветчины и тухлое яйцо в одном флаконе. Добавьте к этому чудесному коктейлю горстку копошащихся белых личинок с разложившегося трупа столетней соседки и поймете, какая несказанная удача выпала на мою долю.

— Пей, мой мальчик, — ласково прошелестел упырь, наклоняя посудину. — Иначе это опробует она.

Твою мать, гребаный узурпатор! На будущее обзаведусь привычкой скрывать своих обоже за семью замками, глядишь, дотяну до почтенного батенькиного возраста в семь столетий.

Первый глоток начисто отбил у меня охоту иронизировать. Удивляюсь, как вообще позволил ему заиметь продолжение, потому что это охренительное ощущение продвижения пропащей кровушки по пищеводу, да еще и вприкуску с червями…О-о, святые развратники! Мутило меня со страшной силой, а уж когда выпитое осело по стенкам скукожившегося желудка, отвращение превысило все разумные пределы. Я, как мог, старался глотать вонючее пойло без отделения вкусовых качеств. Вырубил обоняние, абстрагировался от пребывания в комнате, даже фантазию отключил на время, дабы с честью вынести изуверское испытание. Безрезультатно. Выпитая отрава педантично искала выход, пробуждая обратный пищеварению процесс. Секунда-другая и я едва не захлебнулся в собственной… В общем, подробности излишни.

Дурманящее извращение растянулось до бесконечности. За опустевшей кружкой перед выпученными от натуги глазами возникла следующая, затем еще одна и еще, пока я окончательно не потерял способность к рационализации. Дышать удавалось через раз. Во рту поселилось небывалое сочетание восприятий: нестиранные носки годовалой давности (лично пробовать их, конечно, не приходилось), лежалая присыпка для кошачьего лотка и прочие фашистские изыски. В какой-то момент я даже обрадовался миражу с близящейся смертью. Уж лучше прослыть владельцем тесного деревянного ящика, чем и дальше играть по правилам параноика.

И вдруг все прекратилось. Из поля зрения исчезла полоумная пародия на Джокера. Скрылась из виду ненавистная кружка с тухлятиной. Бодрая возня паразитов на языке стихла. Веки отяжелели. Меня сморило некое подобие сна, чего не происходило, хм, наверное, со дня обращения. Могу поклясться, что уснул, вот только чем тогда объяснять отчетливый слух? На моргание не хватало сил, в то время как хищнические рецепторы отделяли каждый незначительный шорох, по которому я с легкостью судил обо всем происходящем. Приглушенно клацнуло дно металлической чашки, соприкоснувшееся с кафельным полом. Примерно в двух метрах правее меня. Гармоничное шуршание одежды выдало молниеносное перемещение старика в пространстве. Он сделал пять шагов назад, остановился, прошипел нечто невнятное, вернулся обратно, со всей дури зарядил мне кулаком по лицу, охватывая костяшками пальцев неизменно болезненную часть со срезанной кожей. Я приготовился было орать благим матом, когда понял, что не чувствую ровным счетом ничего. Мышцы и нервные окончания парализованы ранее выпитым раствором мерзости. Психованный дедуля воспринял мое молчание с энтузиазмом. По-детски восторженно хлопнул пару раз в ладоши и с очевидным намерением уцепился клешнями за клинки. Честно говоря, я трухнул не на шутку. Умирать, пусть и в столь преклонном возрасте, не особо хотелось, тем более так глупо. Благо, мы с Мердоком сходились во мнениях о том, что смерть должна стать для меня подарком, а не избавлением. Поэтому прорезавший воздух спустя миг щелчок не снес мне голову начисто, а лишь ослабил давление лезвий на горло. И на том спасибо, мил человек.

Далее, полагаю, следовало ожидать расправы над Верджилом, потому как интерес нациста к моей бесчувственной персоне резко пресек черту широченных зевков. Я навострил локаторы. Чутье подсказывало: 'Сейчас состоится жесть', поэтому в некотором роде отсутствие зрения и двигательной моторики сыграло мне на руку. Единственное, что не оставляло в покое мое блуждающее по дебрям космоса сознание, так это пребывание в комнате Астрид. Ей было вовсе незачем любоваться пасторальными пейзажами с бойни, но, видимо, генерал имел обратные моим мировоззренческие нормы.