Эва Бялоленьская - Ткач иллюзий

И так проходило время. Камушек стал реже навещать Дымку, но, казалось, девушку это не слишком обеспокоило, так что он с совершенно чистой совестью продолжал посвящать свое время привередливому дракону. Никого не удивляло, что «близнецы» бродят вместе по сосновым лесочкам и дюнам, поросшим жесткой травой. Пожирателя и Камушка считали братьями, а всем известно, что у братьев могут быть свои, общие для них секреты. Иногда они шутливо боролись на горячем песке. Камушек учил Пожирателя приемам борьбы, одновременно строго запрещая кусаться. Дракон, довольный, что им интересуются, иногда позволял мальчику побеждать в таких схватках.

Они собирали пух из гнезд диких уток, обитавших в приморских дюнах. Пожиратель Туч заметил, что песок над залежами янтаря немного отличается по запаху, особенно когда солнце его разогреет. И без особого труда научился отыскивать хорошие места, где они копали ямы и собирали щедрую добычу, которая потом попадала к Медному. Камушек гордился тем, что приносит пользу, поскольку с лихвой возмещал все траты на свое содержание и чувствовал себя совершенно взрослым.

Не опасаясь любопытных глаз, он снова начал творить иллюзии с тем большим увлечением, что после длительного перерыва эти занятия снова приобрели вкус новизны. Но это уже были не давние нудные упражнения, приводившие в бешенство драконьего щенка. К вящему восхищению Пожирателя Туч, талант молодого Ткача иллюзий создавал столь чудесные и забавные вещи, что на скорую руку придуманное название «чудилки» идеально к ним подходило. И вот в тихих безлюдных уголках вокруг двух приятелей ползали разноцветные зверушки — пятнистые и полосатые ежики или розовые белки такого яркого оттенка, что глазам было больно смотреть на них. Саламандры испускали маленькие языки пламени. Устрицы открывали свои раковины, чтобы неожиданно показать насмешливо высунутые язычки. Хищные яблоки и мандаринки враждебно посверкивали круглыми глазками и пытались что-нибудь у себя же отгрызть. Осмелевший Камушек давал волю фантазии, создавая даже целые пейзажи с множеством мелких деталей. Он не боялся ошибок, потому как кто мог бы над ним посмеяться и низко его оценить? Но каждая новая иллюзия выглядела более совершенной, чем предыдущая.

Это был счастливый период, и Камушек в глубине души хотел бы, чтоб он продлился как можно дольше. Но время шло, в космических счетах передвигались очередные косточки дней, вплоть до того страшного, когда Пожиратель Туч чуть не погиб.

В то утро Камушек пробовал разобраться в небрежных смятых бумажках — заметках Медного. Нортландец использовал собственную систему знаков, которая, возможно, действительно была бы простой и понятной, если б мужчина еще и соизволил рисовать яснее и четче. Он выучил одиннадцать цифр и пять знаков счетного кода и, особо себя не утруждая, чередовал их с каракулями, которые должны были изображать конкретные предметы. На особенно таинственном клочке виднелась цифра восемь, символ, напоминающий улитку, и предмет, который мог бы быть горшком на ножках. Если бумажку перевернуть, горшок начинал походить на ежа, улитка оставалась улиткой, зато восьмерка превращалась в крышечку. Приготовление восьми горшочков супа из улиток (или восьми улиток в одном горшке) казалось столь же лишенным смысла, как и постройка домиков для ежей.

И вот именно тогда совершенно неожиданно появилось это страшное ощущение. Страх и боль на мгновение ослепили мальчика, точно удар по затылку — чужое страдание и посторонний страх, переданные издалека. Мысленная мольба, призыв о помощи. Чье-то сознание угасало, точно искра в пепле кострища.

ПОЖИРАТЕЛЬ ТУЧ!!

Камушек вскочил, не обращая внимания на пролившиеся на стол чернила. Он вылетел из дома, но дороге наткнувшись на входившего Медного. Бежал почти вслепую, ведомый угасающей звездочкой драконьего сознания, приютившейся где-то в глубине его разума.

— Священный молот! Что происходит?! — вскрикнул изумленный маг, с трудом сохраняя равновесие. Сын, шедший с ним, быстро заглянул в хату, из которой только что вынесся взбудораженный паренек.

— Тут ничего нет.

— Давай за ним! Как бы он себе лоб не расшиб об дерево. Свихнулся, что ли?

Монета кивнул и побежал следом за Камушком. Медный же двинулся вслед за сыном так быстро, как только позволяла ему хромая нога. Рыжая шевелюра Монеты светилась впереди, точно яркое пламя маяка.

Если б не эти волосы, он быстро потерял бы направление, хотя, собственно говоря, достаточно было идти все время прямо — как стрела летит. Камушек несся напрямик, не заботясь о том, что по дороге приходится продираться сквозь кусты, ломать ветки, оставляя на колючках нитки из одежды. Преследовавшие его нортландцы невольно должны были следовать той же дорогой. Медный не раз уже выругался вполголоса, его нога решительно протестовала против лазанья через заросшие рвы и упавшие подгнившие деревья.

Но он забыл о боли и на мгновение совершенно онемел, когда чуть позже стал рядом с сыном, с открытым ртом созерцавшим необычное зрелище.

Огромная туша, покрытая взъерошенным белым мехом, резко выделялась на фоне зеленой травы и порыжевших сосновых иголок. Неподвижная, безжизненная. Тело казалось странно плоским, точно останки сдохшего пса.

— Боже… это же дракон!

— Да, папа… — прошептал Монета.

Камушек стоял на коленях около огромной головы. Дергал за острые уши, изо всех сил пробовал раскрыть пасть ужасного хищника. Мальчик глухо постанывал, и звучало это так отчаянно, что Медный недолго думая кинулся ему на помощь.

Драконьи зубы треугольные, очень острые и имеют рифленые края, как лучшие ножи для разделки мяса. Медному с трудом удалось раздвинуть пасть бестии, при этом он чувствовал, как кожа на его пальцах расходится под нажимом убийственных клыков. Он видел, как Камушек всунул руку между мощными челюстями, по локоть и даже глубже. Медного вдруг осенило, что огромное животное не дышит, а мальчик просто старается вытащить ему язык из горла или, может, что-то еще, там застрявшее, — совсем так, как если б имел дело с больным теленком.

Повелитель ветров приложил ухо к боку дракона. Глухая тишина. Маг с облегчением подумал было, что бестия мертва, но тут же услышал одиночные удары, как будто кто-то изнутри тяжко бил кулаком в ребра. Потом быстрое биение драконьего сердца, снова тишина… и снова неравномерные удары, точно сердце мучительно заставляло себя работать.

Алое озерко драконьего глаза медленно раскрылось. Черный вертикальный зрачок пульсировал. Дракон закашлялся, приподнял клонившуюся набок голову. Из пасти его свисали потеки густой слюны. Тело судорожно вздрагивало, как у кота, когда его рвет шерстью. Наконец после особенно жуткого приступа, точно он хотел весь вывернуться наизнанку, дракон задышал нормально.