Аллан Коул - Когда боги спали

Он являлся одним из студенческих вожаков, постоянно и вслух критиковавших существующее положение вещей в Валарии. Сафар не один вечер провел в «Трясине для дураков», слушая Олари и его сторонников, обсуждающих политические дела, подогревая себя спиртным. Они выступали против подавления простого человека, что, с точки зрения Сафара, представлялось смешным, поскольку единственными простыми людьми, которых знали Олари и его друзья, являлись слуги да торговцы, потакавшие их избалованным вкусам. Олари и иже с ним критиковали тяжелые налоги, увеличения которых требовал король Дидима, и коррупцию системы, где взятка являлась правилом, а не исключением. Они обзывали правящую верхушку города старцами, трусами, живоглотами, потерявшими всякую способность воспринимать новые идеи и великие реформы, предлагаемые их дальновидными чадами.

Олари и его сторонники пытались и Сафара перетянуть на свою сторону. Он пользовался большой популярностью среди студентов, и если бы присоединился к группе бунтовщиков, то проще было бы апеллировать к университетским интеллектуалам. Сафар же в вежливой форме постоянно отказывался, ссылаясь на то, что не является гражданином Валарии и к тому же собирается покинуть город, закончив образование. В Валарии его ничто не держит, и потому с его стороны было бы ошибкой принять чью-либо сторону. На самом же деле идеалы этих мятежников представлялись Сафару пустыми. За исключением Олари, протесты и игры в заговоры остальных он считал забавой капризных детей, не желающих слушаться старших. Олари же, по его мнению, таким образом просто замышлял побыстрее прорваться к власти. Но главной причиной отказа Сафара являлся тот факт, что все эти бунтари были людьми благородного происхождения. С ними нянчились в их семьях и справедливо полагали, что эти горячие головы вскоре перебесятся. Поэтому-то их громкоголосые мятежные высказывания вовсе не являлись признаком мужества.

Последовала новая вспышка огня и дыма, сопровождаемая странным дробным звуком, превращая все в драматическое действо. Сафар и Олари сделали еще несколько шагов, отделяющих друг от друга.

— Не могу приветствовать тебя громким криком радости, Тимур, — сказал Олари. — Вряд ли встреча здесь тебя обрадует.

— И никто не обвинит меня, если за это я еще и надаю тебе по первое число, — рассмеялся Сафар.

— Как только тебя заметил, — сказал Олари, — я подумал: провалиться мне в дерьмо, если это не Сафар Тимур! Единственный раз ему удалось избежать наказания, когда весь класс провинился.

Сафар пожал плечами.

— Все дело в моем деревенском происхождении, — сказал он. — Чуть что — я сразу затаился и меня не видно.

— Вот как? — спросил Олари. — Так зачем же пожаловал сюда?

— Эрсен спросил то же самое, — сказал Сафар. — Он, похоже, удивился, как и ты, увидев меня здесь.

— И что же ты сказал ему? — спросил Олари.

— Солгал, — ответил Сафар, — что пришел помочь вам жечь дерьмо. А чем я заслужил это наказание, не помню, потому что был пьян.

Олари, слегка склонив голову и едва улыбаясь, размышлял над словами Сафара. Даже в рабочей робе, со следами грязи и копоти, Олари оставался патрицием до кончиков ногтей. Высокий смуглый красавец Олари, с задумчивым взглядом несколько несимметрично расположенных глаз, очаровывал своей улыбкой любого.

Через минуту он удовлетворенно кивнул, улыбнулся и сказал:

— Ну пойдем ко мне в кабинет, поговорим.

Он махнул Сафару, чтобы тот следовал за ним, и они прошли к небольшой пещере в стене. Олари опустился на ложе, Сафар расположился рядом. Далее пещера расширялась. Олари зажег свечу. В ее свете открылись полки с запечатанными кувшинами, где хранилась пища.

Олари зажег еще несколько свечей и горшочек с благовониями, дабы избавиться от запаха нечистот. Затем улегся, закинув руки за голову.

— Как тебе мой кабинет? — спросил он.

— Впечатляет, — сказал Сафар.

— Мы по очереди отдыхаем здесь, — сказал Олари. — Одна группа следит, пока остальные спят, питаются или даже… — он протянул руку к низко расположенной полке, снял с нее заткнутый пробкой кувшин и протянул Сафару, — …выпивают.

— Ну тогда это вообще дворец, — сказал Сафар, открывая кувшин. Сделав изрядный глоток прекрасного вина, он отдал кувшин Олари.

Юноша сел, поднял кувшин и сказал:

— За ложь.

Передав кувшин обратно Сафару, он сказал:

— Я полагаю, ты пришел сюда потому, что пересмотрел свое решение насчет моего предложения.

— Именно так, — сказал Сафар. — Я решил поддержать вас.

— А почему, друг мой? — спросил Олари. — Что вдруг подвигло тебя присоединиться к нам?

— Если абсолютно честно, — сказал Сафар, — то я вообще не имею желания ни к кому присоединяться. Хоть и рискую твоим добрым отношением ко мне, я скажу прямо, Олари, мне внезапно понадобилась крупная сумма денег. Назовем это срочными семейными делами, если не возражаешь.

— В этом нет ничего постыдного, — сказал Олари. — Хотя я бы предпочел, чтобы тебя к нам привело твое сердце, а не кошелек.

— О, сердцем я всегда с вами, — сказал Сафар. — Ты же знаешь, что я согласен почти со всеми вашими высказываниями. И я не хотел ввязываться в это дело только потому, что это ваш дом, а не мой. Если бы ты оказался в Кирании в подобном положении, то ощущал бы то же самое.

— Наверное, — сказал Олари. — Наверное.

— Во время нашего последнего разговора, — сказал Сафар, — ты просил меня немного поспособствовать вам магическим путем.

Олари разволновался настолько, насколько позволила ему патрицианская маска. То есть глаза его разгорелись, и он скрестил ноги.

— А ты уверен, что сможешь сделать? — спросил он. — Времени мало, ты же знаешь. До фестиваля Дня Основания осталось всего лишь два дня.

— Вполне достаточно, — сказал Сафар.

— Ты уверен? Нам нужно нечто действительно грандиозное. Нечто такое, чтобы все повыскакивали из башмаков. Чтобы поняли, какие же дураки нами управляют.

— Я думаю, в Валарии и так все знают об этом, Олари, — сказал Сафар. — Просто особенно не распространяются на эту тему. Особенно публично.

— Ну что ж, значит, после Дня Основания заговорят, — сказал Олари. — Если только твое действо окажется достаточно грандиозным и публичным. Момент критический.

— Я уже думал об этом, — сказал Сафар. — Задуманное мною заклинание сработает наилучшим образом именно в тот момент, когда грянет церемония последней молитвы. Сразу после того как смолкнут колокольчики и псалмы и Умурхан сотворит магический трюк, дабы произвести впечатление на публику.

— И где ты это проделаешь? — спросил Олари.

— На стадионе, где же еще? — сказал Сафар. — Прямо перед алтарем, где предстанут Умурхан, Дидима и Калазарис в окружении двора.