Ричард Байерс - Руины

Рэрун вздохнул и кивнул головой.

− Такое теперь случается повсюду.

Начали сходиться поселенцы. По насторожённым и недоверчивых лицам сородичей Вурик понял, что они испытывают те же эмоции, что и он сам. Успокаивало, конечно, что Джойлин была жива. Поражали Тэган, Дживекс, Дорн и Уилл. Нужно было рассеять страх и недоверие и подбодрить односельчан.

− Смотрите все: моя дочь в порядке! Мой брат вернулся со своими друзьями. Подойдите и поприветствуйте их!

К его облегчению, остальные дварфы последовали просьбе своего вождя и подошли ближе, приветствуя незнакомцев. Возможно, некоторые, исходя из поведения Вурика, поверили, что всё в порядке. Остальные же просто притворились. Вурик подождал, пока Рэруна обступили старые знакомые, и сказал:

− Сейчас я вас покину. Я должен поговорить со своей непокорной дочерью.

− Не будь слишком суров с ней, − сказал его брат. − Конечно, жаль капаков, но такую потерю ты можешь себе позволить. Джойлин не сделала ничего такого, чего не делали мы, будучи в её возрасте.

− Я это учту, − Вурик взял хромавшую дочь на руки и понёс в снежный дом, где они жили вдвоём − болезнь унесла его жену до срока.

Как только он положил её на шкуру тюленя, Джойлин сказал:

− Папа, прости. Я любила Лазурь и Рывка.

Вурик также сожалел, но отмел мысли о несчастных животных прочь.

− Сейчас это не имеет значения. Мне нужно знать, что ты сказала Рэруну и его товарищам.

− Что ты имеешь в виду?

Он почувствовал настолько сильное раздражение, что, несмотря на отцовскую любовь, чуть было не дал ей пощёчину.

− Ты говорила им что-нибудь? Говорила о Ледяной Королеве и тех, кто ей служит?

Джойлин только хлопала ресницами.

− Нет, папа. Мы говорили только о моей ноге, тиричиках, и насколько я похожа на тебя.

Вурик напрягся. Джойлин была лишь ребёнком, и изменения, произошедшие с инугаакалакурит, не так сильно коснулись её, как взрослых дварфов. Она не говорила об этом. Всё было в порядке. Хотя нет, впереди был длинный путь, полный трепета и стыда. Но ему нужно было сохранить хоть что-то и не важно, какой ценой.

− Иди, − сказал отец, − я не буду наказывать тебя. Но ты не должна говорить с дядей или чужеземцами о королеве или чем-то, связанном с ней. Скажи, что ты меня поняла.

Она уставилась на него непонимающими глазами, но сказала:

− Да, папа. Я всё поняла.

Как только она вышла, Вурик прошёл в самую дальнюю комнату в доме, развязал кожаный пакет и достал оттуда маленькую резную коробку из слоновой кости. Внутри блестел осколок льда, огранённый, словно бесценный бриллиант. Когда его рука коснулась осколка, дварф вздрогнул.

Обычно арктические дварфы невосприимчивы к холоду. Они чувствуют его, когда случается перепад температур, но он им не вреден и не неприятен. Когда же Вурик взял осколок льда в руку, он почувствовал такой же холод, какой почувствовал бы обычный человек. Он приложил лёд к своему лбу.

Деревня праздновала на открытом воздухе, потому что ни один из снежных домов не смог бы вместить всех, тем более новоприбывших, которые были в два раза выше. Однако всё было неплохо. Народ Рэруна, зная, что людям нужно больше тепла, посадили их поближе к центральному костру. Правда, запах там был не ахти какой: дварфы поддерживали огонь высушенными останками животных и жирной рыбной кожей, но Дорн не обращал на это внимания.

Еда тоже была хорошей: мясо карибу, моржа, тюленя и какое-то растение, прозванное снежным цветком, приготовленное четырьмя разными способами. Веселье было в разгаре. Дорн аплодировал поселенцам, певшим песни, рассказывавшим истории и танцевавшим под сложные мелодии, исполняемые на трех барабанах различной формы, и даже жонглеру. И все же…

Дорн повернулся к Каре.

− Мне кажется… − прошептал он. — Хоть я никогда и не принимал участие в подобных празднованиях, но мне кажется, что они сильно стараются, сами при этом не получая того удовольствия.

− Согласна, − ответила Кара. − Они проявляют к нам гостеприимство от всей души. Но дварфы пережили слишком много трудностей и не могут поднять собственный дух.

Она бросила взгляд на Рэруна, сидевшего по одну руку от Вурика, и Джойлин − по другую. − Бедный Рэрун. Уверена, он надеялся на более счастливое возвращение домой.

Дорн хмыкнул.

− Возможно, ты можешь сделать что-нибудь, чтобы все было не так мрачно.

Кара улыбнулась.

− Возможно, и могу.

Когда жонглёр перестал подкидывать и ловить сосульки и получил свою порцию оваций, она поднялась, подняла руки, призвав к тишине, и начала петь.

В песне говорилось о молодом воине, который ухаживал за высокомерной девушкой, считавшей себя слишком хорошей для него. Она давала ему невероятно сложные задания, и он их выполнял, доказывая свою храбрость. Как всегда, Кара пела прекрасно, и её голос менялся в зависимости от того, чью партию она исполняла в тот момент. Это было безупречно. Пока она неожиданно не сфальшивила. Кара озадаченно улыбнулась, прочистила горло и снова взялась за нить песни. Она пропела три строчки, прежде чем снова запнулась.

− Прошу прощения, − сказала девушка-бард с горечью в голосе. − Мой желудок…я…наверное, съела слишком много этой вкусной еды…

Её колени подогнулись, и она упала на снег.

Дорн тут же бросился к ней. Кара попыталась поднять дрожащую руку, но силы её покинули. Её лицо, всегда необыкновенно живое, сейчас стало пепельным, а губы посинели.

− Павел! − крикнул Дорн.− С ней что-то не так!

Он посмотрел по сторонам, ища целителя, но то, что он увидел, привело его в ужас. Все его друзья лежали на земле, парализованные и в судорогах в то время, как лица поселенцев были каменными. Некоторые что-то испуганно мямлили и попытались помочь больным, но остальные не позволили этого сделать.

Все ели с общей тарелки, но дварфы как-то ухитрились отравить друзей Дорна. Из последних сил Павел поднял солнечный амулет и начал говорить слова молитвы, которая, предположительно, должна была снять действие токсина. Какой-то дварф ударил его тупым концом вертела, после чего Павел отключился. Рыча, Уилл вынул изогнутый меч, и повернулся к нападавшим, но оружие выпало из его беспомощных пальцев. У полурослика началась сильная рвота.

Дорн почувствовал приступ боли в желудке, − теперь не оставалось никакой надежды, что он мог как-то избежать отравления. Он посмотрел на Кару и умоляюще проговорил:

− Смени форму!

Возможно, в обличьи дракона Кара смогла бы сопротивляться действию яда.

Она просто лежала, не двигаясь, и Дорн заметил, что хотя её аметистовые глаза и были открыты, она не реагировала ни на что.

В бешенстве он добрался до ближайшего дварфа и замахнулся железными шипами. Но хотя его металлическая рука и не поддалась действию яда, но её контролировал отравленный мозг — полуголем промахнулся. Желудок заболел ещё сильнее, и у Дорна не было сил на второй удар. Он повалился на бок.