Николай Романецкий - Дельфин в стеарине

– Константинов? – Она разыграла удивление, как по нотам. – Как? Что случилось?

– Задавило лифтом. Не ходите туда.

Однако она пошла.

– Во баба! – сказал мне Витек, цокнув языком. – Кремень! Пока она тут работает, компания не пропадет.

Я понимающе покивал. И спросил:

– Ты не в Закавказье служил?

– Да, лазил по горам.

– И я тоже.

Мы с уважением посмотрели друг на друга, поскольку большего общения обстоятельства не предполагали.

Полина присоединилась ко мне через пару минут – ее участие в дальнейших событиях не требовалось. Чтобы разобраться с трупом, в «Бешанзерсофте» хватало и мужиков.

Мы вышли на улицу и сели в ее машину. Полина достала сигареты, я – тоже. Посмотрели друг на друга, закурили.

– Он был жив, – сказал я.

– Знаю. – Полина глубоко затянулась. – В лифте тоже есть телекамеры. Он упал с высоты двадцатого этажа и не разбился в лепешку. Догадываешься, почему?

– Догадываюсь.

– Да, он падал, но ускорение свободного падения было вовсе не девять целых восемьдесят одна сотая метра в секунду за секунду.

Мать-перемать, она наизусть знала, чему равно это долбанное ускорение!

– Полагаю, никаких доказательств больше не нужно, – продолжала она. – Полагаю, после сегодняшнего вечера члены совета директоров перестанут гибнуть в результате несчастных случаев.

Мать-перемать, она знала это долбанное ускорение с точностью до одной сотой! Мать-перемать, она всего за несколько минут придумала, как устроить АНТу-25 капитальную проверочку. Мне бы такой способ и в голову не пришел. А ей не просто пришел, но и был тут же реализован. Мало того, я уверен, что если бы долбанное ускорение оказалось равным этим девяти с лишним метрам, отказавшая система безопасности лифта наверняка бы сработала, и Константинов отделался бы лишь легким успехом. И еще не один десяток лет рассказывал бы приятелям, как ему однажды повезло. А те бы с завистью бормотали: «Ну, Антоша, ты – везунчик, честное слово! Просто в рубашке родился!»

Полина тронула меня за плечо:

– Куда едем?

– Отвези меня домой. На улицу Кораблестроителей.

Она посмотрела мне в глаза и вздохнула.

Больше мы не произнесли ни слова.

Только когда едва не проехали мимо нашего с Катей дома, я сказал:

– Высади меня здесь.

Она молча подкатила к поребрику тротуара.

– Я тебе позвоню, – сказал я, закрывая дверцу.

Полина кивнула и уехала.

Я проводил глазами ее «мерс». И вдруг запоздало подумал, что против Антона Константинова сработал не одиночка, а целое акционерное общество, со всеми его службами и возможностями. Ну почти так…

И пошел домой – ждать Катю.

Я так и не дождался.

Катя не вернулась – ни в эту ночь, ни на следующий день. Я сидел дома, решив не отвечать на звонки, если они не с Катиного мобильника или не анонимные. В результате я не ответил ни на один звонок.

Пуся периодически заставлял меня своим мявом подниматься с дивана и отправляться на кухню, чтобы насыпать ему корма и налить свежей воды.

Однажды я застукал его, как он обнюхивал в прихожей Катины туфли. Я обрадовался, что у нас нет собаки, – наверное, она бы сейчас выла…

Еще через ночь я пошел к ментам.

Мне предложили подождать пару дней – может, моя жена сбежала с любовником. И даст о себе знать.

Я никому не набил морду и не сказал, где я их всех видел, с их предположениями. Я просто был настойчив, и они все-таки решили со мной поговорить.

Допрашивавший меня следователь, едва узнав, кто я такой, сказал:

– Ты просто мудак, парень. Надо быть полным придурком – организовывать частное агентство, будучи женатым человеком. Разве что собираешься заниматься сбором компромата на неверных супругов.

Я только поежился.

– Ты занимался серьезным делом? – спросил он.

– Да, – сказал я.

– Ну так сам во всем и виноват. Да еще и бабу свою подставил. Я бы таких как ты сажал, да нет закона.

Я только поежился.

– Зато теперь ты, считай, холост, придурок.

Я не набил ему морду, потому что он кругом был прав.

– Дети есть?

– Нет, не успели.

– Вот и радуйся хоть этому.

Подробности дела, которым мне пришлось заниматься, я ему, естественно, рассказывать не стал, а он на этом основании отказал мне в возбуждении уголовного дела. И тут он тоже был кругом прав.

С какой стати ему вешать на свою шею «глухарь»?

А я понимал, что Катя мертва и была мертва, когда Константинов еще не отправился на лифте в свой последний путь. Но и в следующие сорок восемь часов я не отвечал на телефонные звонки. Я бы ответил, кроме Кати, следователю, но он так и не позвонил. Зато кто-то звонил в двери, но я не открыл и даже не спросил, кому потребовался – ведь у Кати были ключи.

Время от времени меня по-прежнему возвращал в обыденность Базилевс. Корма в холодильнике было до черта, и я мог позволить себе снова и снова выпасть из жизни. Сигареты в доме тоже имелись – Катерина была женщиной запасливой.

Потом я пришел в себя. Во-первых, потому что жизнь продолжалась. А во-вторых, потому что понял – я и на самом деле виноват в случившемся, но вовсе не потому, что поперся воскресным вечером в казино. Дело не в разбазаривании удачи, дело в том, что я не любил свою жену. Уж теперь-то самому себе можно признаться. Какая, к черту, любовь, если я готов хвататься едва ли не за каждую юбку? Какая, к черту любовь, если для меня на первом месте было дело? Я просто-напросто отдавал супруге долги – и деньгами, и сексом, – а любовь возвращенными долгами не заменишь. А еще я понял, что привез свою войну и на гражданку. Так что Катя была в любом случае обречена. Не сейчас, так потом – но смерть бы ее достала. Это была расплата за Кентер, за то, что я бросил тогда горянку своим парням, как кость голодным псам.

Война должна оставаться на фронте, даже необъявленная и даже если фронта официально не существует.

Вот только почему за мою войну пришлось расплачиваться Катерине?.. Ответа у меня не было.

Сидеть дальше дома стало бессмысленно, и я отправился в Вавилонскую башню.

– Тебя чего, в тюрьме держали? – спросил охранник Вовец. – У мертвого вид краше… А где Екатерина Евгеньевна?

– Екатерины Евгеньевны больше нет.

– В каком смысле? – опешил он.

– В прямом! – Я не стал дожидаться дальнейших расспросов.

– Извини, – сказал он мне в спину. – И прими мои соболезнования. Но, боюсь, если случилось то, о чем я думаю, ты сам во всем виноват.

Я только кивнул.

Открыв двери и сняв охранную сигнализацию, я едва ли не прокрался в кабинет. Как будто там меня ждал кто-то опасный и мстительный. Впрочем, разумеется, меня ждали – Поль.

– Привет, Макс! – сказал он, когда я вывел его из эхо-режима. – Давно тебя не видел. На задании был?