Виктория Дьякова - Доктор Смерть

— Не бойся, — выдавив из себя улыбку, она подхватила ребенка на руки и бросилась за дом.

Мальчишка, видимо, понял, что она хочет спасти его, и доверчиво приник к ее плечу. Задними дворами они выбрались за околицу. Маренн сняла перчатки, натянула мальчишке на покрасневшие от холода руки. Маренн осмотрелась, прижимая ребенка к себе. Он с детским любопытством рассматривал нашивки на черном воротнике ее мундира — кубики и блестящие буквы «SS». Маренн улыбнулась. Совсем малыш. Страх прошел, и уже все кажется игрой. Куда ей теперь с ним? Назад возвращаться нельзя. Не то, что ему, ей самой — тоже. Она решила твердо. Ее взгляд упал на обезглавленные башенки церкви на холме. Держа мальчишку на руках, она как могла быстро, побежала туда. Со стороны деревни потянуло дымом. Маренн оглянулась — все дома полыхали. Мальчик заплакал, уткнувшись лицом в ее плечо. Всхлипывая, звал маму. Но, скорей всего, его матери уже не было в живых.

— Тише, тише! — Маренн только крепче прижала мальчишку к себе. — Я тебе помогу, не плачь!

Она чувствовала, что и сама готова разрыдаться — от жалости, от разочарования, от бессилия.

— Не надо бояться, все будет хорошо! — голос ее дрожал, как она ни старалась скрыть собственное отчаяние.

Казалось, мальчишка понял ее, наверное, уловил интонацию и затих. Чувствуя, как тяжело колотится сердце, Маренн, задыхаясь, поднялась на холм. Подошла к церкви, толкнула входную дверь. Дверь со скрипом приоткрылась. Старый священник молился, стоя на коленях перед образом Богоматери. Когда дверь открылась, он обернулся. Она стояла на пороге, в распахнутой шинели, с растрепанными, засыпанными инеем волосами, на руках держала мальчика. По щекам беззвучно текли слезы. За спиной полыхал пожар. Молча она прошла в зал. Дверь закрылась с протяжным скрипом, похожим на плач. Подошла к священнику, опустила ребенка на пол. Мальчик с радостью бросился к старику.

— Деда Герасим…

— Илюшка, — тот радостно обнял его, прижимая к себе. — Это же Илюшка, Авдотьин внучок.

Вскинув голову, он взглянул на Маренн с недоумением и затаенным страхом.

— Спасите его, — попросила она, голос едва слушался, срываясь. — Это все, что я смогла сделать.

Она обессиленно прислонилась спиной к колонне и опустила голову, сжав руками виски.

Отпустив ребенка, священник, шаркая разбитыми сапогами по полу, приблизился к ней, взял за локоть.

— Что с вами, фрау? — спросил участливо, стараясь заглянуть в лицо. — Вам плохо? Илюшка, — повернулся к мальчику. — Принеси воды.

— Нет, нет, не надо, — Маренн мотнула головой. — Сейчас все пройдет. Мне нужно идти.

— Куда же вы пойдете? — запротестовал он. — Вы вся дрожите, вы замерзли. У меня печка, я обогрею вас…

— Не надо. Благодарю.

Отстранив руку старика, Маренн распрямилась.

— Кто вы? — спросил старик, внимательно глядя на нее. — Почему вы с ними? Зачем на вас этот мундир?

— Я говорила, я австриячка, — Маренн грустно улыбнулась. — У меня не было выбора. И нет.

— Но как вас зовут? — священник взял ее за руку, и показал на Илюшку, присевшего на обледеневшее полено у разбитого иконостаса. — Он должен знать, кто спас ему жизнь.

— Мария. Мария-Элизабет, — смахнув слезу со щеки, Маренн взглянула на поблекший образ Богоматери. — Мария. Это имя звучит одинаково на всех языках. Ведь так, — она перевела взор на священника. Слезы непослушно набегали на глаза, и они поблескивали, как два темных омута, почти черные от переполнявших ее горьких чувств.

— Вы вернетесь к ним? — спросил священник. — Как же вы вернетесь?

— А что же, разве я могу остаться? — уголки губ ее дернулись, словно она хотела улыбнуться. — С кем? С большевиками?

— Не можете, — священник вздохнул. — Да хранит вас Господь, — он перекрестил Маренн. — Я спрашивал себя, для чего мне сохранена жизнь, почему я остался один, влачить существование отверженного. Почему Господь все никак не заберет меня туда же, куда ушли мои братья. Почему он все еще держит меня на земле. Теперь я понял, он мне явил ответ. В вашем лице.

— Ответ на что? — Маренн внимательно посмотрел на него.

— На мой вопрос, который долго мучил, неужели зло сильнее, потому что его так много, что оно заполоняет собой все, поглощая добро. Неужели конец близок и выхода нет, нет спасения. Но Господь смилостивился надо мной, — отец Герасим осенил себя крестом и низко поклонился образу Богородицы. — Он мне показал, что в самом страшном, самом уродливом зле добро остается добром и никогда ему не уступит, а если тьму озарит даже самый малый лучик света, то тьмы уже нет — она исчезает. Она рассеивается. Рано или поздно. Теперь я могу умереть. Отправиться к своим братьям и сказать им, что жертвы наши были не напрасны. И сквозь камни растет трава.

— Теперь уж вам отправляться никак нельзя, — возразила Маренн. — Надо позаботиться о мальчике. Родственники его, скорей всего, погибли, — голос ее дрогнул, она поперхнулась. — Спасибо за ваши слова. Возможно, в них я найду опору и для себя.

— Так вы возвращаетесь?

— Да, я пойду. Прощайте.

Ссутулившись, точно на ее слабые плечи давил непомерно тяжелый груз, она вышла из церкви. Вскинула голову. Сквозь пелену слез разглядела — пожар, разгораясь, полыхал все сильнее. Даже с холма она слышала отголоски команд, истошные крики жителей. Маренн сжала руки на груди, стараясь унять дрожь. Вернуться? Лучше смерть. Замерзнуть в лесу, пока не пришли Советы и не началась новая мука, которая будет еще страшнее всех прежних. Она не представляла себе, как сможет снова взглянуть на Скорцени, как сможет позволить ему прикоснуться к себе. Как сможет каждый день видеть его, а если даже и не видеть… Нет. Обратной дороги нет.

Она побежала с холма вниз, задыхаясь, падая в снег, снова поднимаясь — лишь бы подальше, лишь бы поскорее. Преодолев поляну, схватилась за холодный ствол березы. Передохнув мгновение, углубилась в лес. Шла, пока оставались силы, шла, пока тело окончательно не отказалось слушаться ее. На краю заснеженного оврага, покачнулась, нога поехала вниз и… все померкло.

Деревня догорала. Сожженные дома дымились, больше никто не плакал, не кричал, не звал на помощь. Только приглушенные голоса солдат нарушали наступившую тишину. Рассвело. Собравшись вокруг машин, эсэсовцы пили шнапс в ожидании приказа.

— Где фрау? — Скорцени уже в десятый раз спрашивал Рауха, явно теряя терпение. — Осмотрите все окрестности. Идите в лес. Мы не можем ее здесь оставить. Возьми всех людей, и ищите.

— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер!

Раух подозвал к себе офицеров. Через несколько минут солдаты, рассыпавшись цепью, направились прочесывать лес. Однако Маренн нигде не было. Группы одна за другой возвращались ни с чем.