Олег Филимонов - Шевелится - стреляй! Зеленое - руби!

Черт бы все подрал! Мне сорок пять лет, а занимаюсь бог знает чем. Жены нет, детей вроде тоже, работы нормальной — и то нет. Мотаюсь туда-сюда по белу свету, развлекаюсь. Эти метания имели бы смысл и приносили реальную пользу, родись я хотя бы лет сто назад, а в наше время мои эскапады служат только остренькой темой для СМИ на потребу жаждущей экстрима и экзотики публике. Какой, спрашивается, толк в том, что я делаю? Зачем продираюсь сквозь джунгли, покоряю вершины, сплавляюсь по горным рекам? Для чего охочусь с масаями на львов, ныряю с ножом к акулам, хожу с рогатиной на медведя? Проще было бы с голой попой на ежа: и острых ощущений навалом, и не надо забираться в такую даль. А может, пересечь Атлантику в коробке из-под апельсинов? Или еще чего глобального совершить — оставить, так сказать, след в истории?!

Размышляя в подобном ключе, я все глубже погружался в трясину апатии. Собственно, в этике стоиков апатия — это свобода от страстей, идеал нравственности и состояние, к которому надо стремиться. Но поскольку стоиком я себя не числил, то и в подобном состоянии удовольствия не находил.

Мои терзания о смысле жизни прервал телефонный звонок. Все еще пребывая в задумчивости, я рассеянно протянул руку и поднял трубку. Этот голос я узнал сразу, хотя не слышал его лет семь. Все переживания сразу как рукой сняло — звонил генерал Панин.

— Здравствуй, Волх. Узнал? — прозвучало в трубке.

— Здравствуйте, Всеслав Игоревич.

— Вижу, помнишь. Это хорошо! Видел тут тебя по телевизору. Ты знаешь, впечатлен! Молодец, формы не теряешь! — Панин многозначительно умолк, предлагая мне вставить положенную фразу.

— Это вы о чем? — не стал отмалчиваться я.

— Ну как же, — живо подхватил генерал, — как ты там эту гориллу! Голыми руками! В бараний рог! Лихо! Прям Тарзан! — продолжал ерничать он.

— Компьютер и комбинированные съемки, к тому же горилла была ручная, — заявил я.

— Да ладно, не прибедняйся — я тебя знаю! Скажи еще: с каскадерами снимали. Сознавайся, все честно было?

— Честно, честно. Вы только это и хотели узнать, товарищ генерал?

Как будто зная о моих недавних невеселых раздумьях, Панин продолжал развивать тему:

— Да нет, не только это. Ты сам-то как? Паутиной еще не зарос, плесенью не покрылся?

— Нас деградацией личности не запугаешь! — гордо отозвался я.

— Ну-ну… — протянул генерал. — А о настоящем деле не думал?

Я промолчал, и, немного погодя, Панин продолжил, уже сменив тон:

— Ладно, шутки в сторону. Для тебя есть работа, как раз по твоей специальности.

Как ни странно, но в этом я и не сомневался: стал бы Панин названивать просто так, почесать языком! Интересно другое: почему вдруг обо мне вспомнили, через столько-то лет?

— Если как в последний раз, то благодарю покорно, я пас. Извините за высокий штиль, само вырвалось, — едко добавил я.

Панина, похоже, проняло, он немного помолчал, переваривая мою сентенцию, и осторожно продолжил:

— Прости, я, наверно, неправильно выразился. Я предлагаю тебе постоянную работу по твоей нынешней специальности. Мой тебе совет: плюнь на все и приезжай! Этот проект как под тебя и задуман! О деньгах тоже можешь не беспокоиться: сколько запросишь — столько и заплатим, без вопросов. Короче, гарантирую — не пожалеешь.

Тут он сумел здорово меня удивить. Во-первых, что собой представляет моя так называемая нынешняя специальность, я затрудняюсь сказать и сам. Самое близкое по смыслу — эксперт по выживанию. Во-вторых, я уже имел удовольствие работать в панинском ведомстве, точнее служить, и впрягаться обратно не собирался ни за какие коврижки. Генерал об этом прекрасно знал. В-третьих, что означает фраза: «Гарантирую — не пожалеешь»? Врать Панин не будет, но скажите на милость, как он может что-то гарантировать, когда я сам не знаю, чего хочу? И, наконец, последнее: для моей бывшей конторы такой подход к вопросу оплаты труда — это нонсенс, из ряда вон и ни в какие ворота… Все эти непонятности требовали прояснения.

— Хотелось бы поподробнее. Что все это значит, и что от меня требуется на этот раз?

— Это не телефонный разговор, — отрезал Панин. — Подробности узнаешь при личной встрече. Адресок, надеюсь, не забыл?

— Мудрено забыть.

— Ну и отлично, вылетай завтра в одиннадцать, билет тебе забронирован.

— Всеслав Игоревич, давайте не так быстро, тут думать надо…

— Вот и подумай. До завтра время есть. Ну, все, Волх, бывай, у меня еще куча дел. В общем, жду! — скомкал разговор генерал.

Ответить я не успел — трубка уже пищала короткими гудками.

Содержательная получилась беседа, ничего не скажешь. Озадачили по полной программе. Положив трубку, я откинулся в кресле, прокручивая в голове состоявшийся разговор. Надо признать, Панин хорошо меня зацепил, после такого предложения усидеть на месте будет трудно. Тем более с моим теперешним кризисом жанра… или среднего возраста? Кому как больше нравится. Что же это за работа такая небывалая? Черт ее дери!

Постепенно от проблем насущных мои мысли перекочевали к событиям давнего прошлого, к ведомству генерала Панина — моей альма-матер.

Контора наша существовала как один из отделов засекреченного «по самое некуда» НИИ, бьющегося над проблемами оружия завтрашнего дня. Занимался отдел так называемыми аномальными явлениями, или, проще говоря, откровенной чертовщиной и иже с ней, с гипотетическим прицелом на военные нужды. Названия, по сути, не имел, только номер — девятый. Курировался непосредственно ГРУ ГШ, что, в общем, не странно, поскольку его сотрудники значительную часть своего времени проводили за железным занавесом, занимаясь делами темными и зловещими, вырывая тайны у природы или коллег из-за бугра. В некотором роде аналог Аненербе. [2] Аненербе («Наследие предков») — нацистская оккультная организация, НИИ и спецслужба СС одновременно. Заправлял всем этим генерал-майор Всеслав Игоревич Панин.

Карьера моя в епархии Панина начиналась непрезентабельно: с роли подопытного кролика и объекта исследований. Так что составить некоторое представление о произошедших со мной событиях я смог только гораздо позже, со слов сослуживцев.

Случилось так, что в нежном возрасте четырнадцати лет я оказался единственным уцелевшим после авиакатастрофы. Кроме многочисленных ран и переломов я получил тяжелейшую черепно-мозговую травму, приведшую к полной потере памяти. До уровня овоща не дошло, но амнезия превратила мой мозг в чистый лист, я забыл даже родной язык. Однако суть не в том, при травмах головного мозга все это не редкость. Что сместилось у меня в голове, не ясно, но это привело к неожиданным последствиям. Кроме того, что мои раны, к удивлению врачей, заживали поразительно быстро, я и сам начал расти, прибавляя чуть не по сантиметру в день. Так что за месяц, проведенный в больнице, я не только полностью поправился, но и вымахал почти до двух метров. И продолжал расти дальше, правда, уже не с такой скоростью. Наряду с этим мой организм приобрел и другие интересные возможности! Например, я мог регулировать температуру тела (в определенных пределах естественно); по желанию убыстрять или замедлять сердцебиение — вплоть до полной остановки сердца; задерживать дыхание на пятнадцать минут, ну и еще кое-что. Некоторые новые способности, как, к примеру, чувство направления и времени, я осознал гораздо позже. Зрение, слух и обоняние тоже претерпели изменения в лучшую сторону. А скорость реакции, мышечная сила, координация движений и выносливость оказались далеко за рамками возможностей обычных людей. Хуже дело обстояло с памятью — я так ничего и не вспомнил. Представлений об окружающем мире у меня имелось не больше, чем у новорожденного ребенка. Всему пришлось учиться заново, правда, новую информацию я впитывал как губка, да и, как выяснилось, обладал фотографической памятью. Несмотря на это, даже сейчас о том промежутке времени я имею весьма смутное представление — примерно так человек помнит первые годы своей жизни.