Владимир Аренев - Магус

От известия о появлении в городе двух ресурджентов до встречи с ними прошел не один час — и для Обэрто это были чрезвычайно хлопотные часы.

То, что представлялось наиболее сложным — договориться с маэстро Иракунди — оказалось в действительности самым простым. Да, ювелир был порывист и вспыльчив, но далеко не глуп. Он выслушал предложение магуса, сквернословя почище иного сапожника, долго ворчал сперва о невозможности такой работы, потом — о затратах, связанных с заказом, наконец заявил: «Ничего не гарантирую» и «зайдите к концу Василиска» (то есть уже вечером). После чего выставил Обэрто из мастерской: «Не мешайте, мессер! Сами же хотите, чтоб быстрей».

Ладно, у магуса как раз было несколько незавершенных дел, которыми он мог заняться до часа Василиска.

«Голос мертвых» отпросился предупредить Папу Карло о воскрешателях — Обэрто отпустил. А сам надел личину почтенного старца и отправился на кладбище.

Потому что обещания нужно выполнять.

Даже если ты — законник, который собирается нарушить главные принципы своего ордена.

— Наконец-то, мессер! — в голосе призрака Аригуччи звучит неподдельное воодушевление. — Я уж заждался. Говорят, у вас случилась неприятность тем вечером…

— Ничего серьезного, синьор Аральдо, поверьте. И я бы обязательно навестил вас, что бы ни случилось.

— Мессер, у меня ни на мгновенье не возникало сомнений в том, что вы придете! Вы ведь законник, а законники — люди своего слова.

Сказанное почтенным призраком попадает, что называется, в яблочко. Обэрто улыбается.

— Итак, я здесь. О чем вы хотели говорить со мной?

— Ах, мессер, вы так торопливы! Дела, полагаю? Хлопоты? Все ловите преступников, потревоживших покой уважаемого Циникулли?

— Простите, синьор Аральдо. Я, пожалуй, не очень вежлив…

— …но тому есть причина, ведь так? Всему на свете, мессер, есть причина, а порой даже не одна. — Призрак грустно улыбается и разводит руками, рукава его колышутся двумя пушистыми крыльями. — Такова жизнь, мессер. Она вмешивается в самый неожиданный момент и вносит свои поправки в наши планы. Насколько я понимаю, нечто подобное произошло и с вами.

— Вы чрезвычайно проницательны, синьор Аральдо.

— В моем возрасте и положении быть иным весьма накладно. К тому же… это, знаете, не составило особого труда: догадаться о том, что происходит с вами. Я, собственно, ожидал чего-то в этом роде, еще когда впервые увидел вас в своем склепе. Вы, мессер, уже в тот раз были не в ладах с самим собой. Со своим сердцем.

— Да вроде пока не жалуюсь, стучит без перебоев, — отшучивается магус. Но он вспоминает свою «проповедь» Фантину и изумляется совпадению: ведь речь тогда шла именно о сердце!

— И оно молчало, даже когда вы, мессер, незаконно проникли на виллу Циникулли? Вы, законник, нарушили самое закон! Пусть даже и с благой целью — но нарушили!

— Вы обвиняете меня в этом, синьор Аральдо?

— Ни в коем случае! Скорее, сочувствую. Ваши наставники, а прежде всего — основатели ордена были не очень-то дальновидны. Они учили вас одному, но мир устроен совсем по-другому. Не нарушив закон, вы бы никогда не отыскали перстни. Нарушив — пошли против собственной природы, вернее, против тех принципов, которые уже стали неотъемлемой частью вашего существа. Теперь жизнь и учение борются в вас — и пока что жизнь побеждает.

— Полагаете, это плохо?

— Полагаю, это больно и мучительно — но необходимо. Вы взрослеете, мессер.

— Да ведь я, кажется, уже не мальчик.

Синьор Аральдо, извиняясь, вскидывает руки:

— Разумеется, разумеется! Я недостаточно ясно выразился, мессер. Мне следовало сказать: «Вы растете, изменяетесь». Этот процесс, каким он мне видится, похож на взросление. Дети ведь всегда живут заимствованной жизнью: родительскими представлениями, родительскими «хорошо» и «плохо». Постепенно ребенок начинает понимать, что эти «хорошо» и «плохо» могут не совпадать с его собственными, а мир устроен несколько сложнее, чем он привык думать. Понимание этих в общем-то простых вещей почти всегда болезненно. Рушатся стены яйца, и птенец выбирается на волю.

Какое-то время в склепе царит молчание. Обэрто размышляет об услышанном, синьор Аральдо терпеливо ждет.

— Итак, — наконец говорит магус, — вы советуете мне разбить яйцо моих прежних представлений? Но нарушивший закон единожды — пусть из самых благих побуждений! — уже не смеет называться законником.

— Это не беда, — грустно улыбается синьор Аральдо. — Это как раз не беда. Ничто не помешает вам по возвращении к наставникам покаяться в грехах, принять епитимью и продолжать двигаться по выбранной вами (впрочем, вами ли?) стезе. Загвоздка не в том, что вы нарушили закон, мессер. Загвоздка в том, что вы нарушили его, уже веря в правильность выбранного пути. И до сих пор не сомневаетесь, что вор должен сидеть в тюрьме, а преступник — понести заслуженное наказание. В этом вы, безусловно, правы. И в этом правы были те, кто учил вас таким истинам…

— Но справедливость не достигается обманом и беззаконием, — привычно, но уже неуверенно возражает Обэрто.

— Утешьте таким аргументом тех, чьи судьбы сломаны ловкими купцами или судьями-крючкотворами. Можно говорить правду, действовать по закону — и тем самым творить несправедливые вещи, мессер. Вы наверняка об этом не раз задумывались, но основатели ордена уже подготовили для сомневающихся ответы на все вопросы. Свои ответы, не ваши, свои «хорошо» и «плохо». В Альяссо вы наконец-то обнаружили, что они не совпадают с вашими.

— Я могу ошибаться.

— Разумеется. Человеку вообще свойственно ошибаться. Это магус не может позволить себе ни одной ошибки, ибо он — выше их, он — совершенен, идеален, самодостаточен. Магус задает вопросы, направленные вовне, и никогда — обращенные к самому себе.

— Есть вещи, в которых глупо сомневаться.

— И есть те, в которых глупо не сомневаться. То, что вы говорите со мной об этом, доказывает: вы, мессер, уже сомневаетесь. Птенец разбил яйцо, скорлупу не склеить. Вам остается только одно: принять самостоятельное решение. Любое. Вы можете по-прежнему верить в идеалы братства или же отринуть их все до одного, но теперь это будет ваш сознательный выбор.

— Я… — Обэрто запинается, качает головой, смущенный, — я подумаю, синьор Аральдо. В самом деле, спасибо за совет и участие.

— Всегда пожалуйста, мессер. Когда-то давно я имел честь называть другом одного законника… это старая история, полузабытая и, пожалуй, не слишком интересная. Важно вот что: с тех пор я видел многих братьев вашего ордена — и магусов, и других. Увы, большинство из них предпочитает не покидать яйцо даже тогда, когда вырастает из него. Другие же разбивают скорлупу и оказываются совершенно неподготовленными к миру, который ожидает их по ту сторону белых выпуклых стен. Вы мне симпатичны, мессер, поэтому я бы хотел, чтобы вам удалось выбраться из скорлупы если и не безболезненно, то без роковых последствий.