Джон Толкиен - Возвращение короля

— Немногие при этом добывают славу, — ответил Арагорн. — Но разве ты не взяла на себя бремя власти и заботы о людях, пока не вернется Король? Если бы избрали не тебя, а кого-нибудь другого из советников или военачальников, смог ли бы он так просто сбросить обязанности, даже если бы устал от них?

— Почему именно на меня пал выбор? — с горечью воскликнула она. — Почему я всегда должна оставаться дома, когда всадники выезжают в поле, следить за хозяйством, когда они добывают славу, ждать их возвращения и готовить для них еду и ночлег?

— Скоро может прийти такой день, когда никто из выехавших в поле не вернется, — сказал Арагорн. — Тогда понадобится мужество без славы, потому что никто не узнает о подвигах, совершенных в последней попытке защитить дом. Но ведь мужества не убудет от того, что его не прославят.

На что она ответила:

— Это красивые слова, а означают они лишь одно: ты женщина, сиди дома. Когда мужи полягут в битве на поле славы, ты можешь поджечь дом и сгореть вместе с ним, мужчинам он уже не будет нужен. Но я не служанка, я из рода Эорла. Я умею сидеть на коне и владеть мечом, и не боюсь ни боли, ни смерти.

— А чего ты боишься, Эовина? — спросил Арагорн.

— Клетки, — сказала девушка. — Боюсь прождать за решеткой, пока усталость и старость не примирят меня с ней, пока надежда на великие дела не только уйдет, но перестанет манить за собой.

— И несмотря на это, ты мне советуешь отказаться от своего пути только потому, что он опасен?

— Другим можно давать советы, — ответила она. — Я не уговариваю тебя бежать от опасности, а зову на бой, где ты можешь мечом заслужить славу. Не терплю, когда ценности пропадают зря.

— Я тоже, — сказал Арагорн. — Поэтому говорю тебе, Эовина: останься! У тебя нет обязанностей на юге.

— У тех, кто идет за тобой, тоже их нет. Но они идут, потому что не хотят с тобой расставаться. Потому что тебя любят!

Девушка повернулась и ушла в ночь.

Как только небо посветлело, хотя солнце еще не поднялось из-за высоких восточных хребтов, Арагорн отдал приказ выступать. Дружина была уже на конях, он тоже собирался сесть в седло, когда Эовина пришла попрощаться. На ней были доспехи всадника и меч у пояса. В руке у нее был кубок, из которого она отпила глоток, пожелав гостям счастливого пути, после чего протянула его Арагорну, и он осушил кубок, сказав:

— Прощай, королевна Рохана. Пью за расцвет твоего рода, за твою удачу, за твой народ. Скажи брату мои слова: «По ту сторону Тьмы мы снова встретимся!»

Гимли и Леголасу, стоявшим рядом, показалось, что Эовина сдерживает слезы, их тронула ее печаль, тем более, что она была горда и смела. Она только спросила:

— Едешь, Арагорн?

— Еду, Королевна.

— И не позволишь мне ехать в твоей свите, как просила?

— Нет, Королевна! Не могу позволить без ведома твоего Короля и твоего брата. Но они придут не раньше, чем завтра вечером, я же не могу терять ни часа, ни минуты. Будь здорова!

Девушка упала на колени:

— Молю тебя!..

— Нет, Королевна! — ответил он еще раз, поднял ее за руку с колен, потом нагнулся, поцеловал ее руку, вскочил в седло и помчался вперед, не оглядываясь. Только те, кто хорошо его знал, поняли, как ему было трудно в эту минуту.

Эовина словно окаменела. Опустив руки и стиснув пальцы, она смотрела вслед всадникам, пока они не скрылись под черной стеной Безумной Горы Двиморберг, в которой были Ворота Умерших. Потом она повернулась и, спотыкаясь как слепая, пошла к своему шатру. Из ее подданных никто не видел этого прощания, потому что от страха все попрятались по шатрам и боялись выйти, пока солнце не согреет ущелье и пока совсем не уйдут чужаки, не боящиеся мертвецов.

Многие говорили:

— Это эльфийское семя. Пусть идут туда, где их место, в свои темные страны, и не возвращаются. Нам без них хватает бед.

Дружина ехала в сером полумраке, потому что солнце еще не поднялось из-за черного гребня Безумной Горы. Им всем стало не по себе, когда два ряда старых камней привели их к Урочищу Димгол. Здесь, под черными деревьями, мрачная тень которых даже Леголасу показалась страшной, они увидели глубокое ущелье у подножия горы, а перед ним посреди дороги — огромный одинокий камень, как перст, указующий гибель.

— Кровь в жилах стынет, — сказал Гимли.

Остальные молчали, и голос гнома прозвучал глухо, будто упал на влажную подушку еловых игл под ногами и в ней пропал. Кони вздрагивали и прядали ушами, отказываясь идти мимо зловещего камня, всадникам пришлось спешиться и вести их в поводу. Так они спустились в ущелье и дошли до стены, в которой, словно пасть ночи, зияли Черные Ворота. Знаки и цифры на арке ворот, вырезанные в Незапамятные времена, почти стерлись за прошедшие века, но ужас навис над воротами, как серое облако.

Дружина остановилась, и, наверное, не было в ней ни одного сердца, не дрогнувшего от страха, кроме сердца Леголаса, ибо эльфы не боятся людских призраков.

— Зловещие Ворота, — сказал Халбард. — За ними моя смерть. Я, несмотря ни на что, туда войду, но кони не хотят.

— Если мы пойдем, значит, и кони должны идти с нами, — сказал Арагорн. — Если нам удастся пройти сквозь Тьму, останется еще много гонов пути, каждая минута промедления на руку Саурону. За мной, вперед!

Он вошел в гору первым, и так сильна была его воля в эту минуту, что все дунаданы, как один, шагнули за ним, а их кони дали себя повести. Кони Следопытов сжились со своими хозяевами и готовы были привыкнуть даже к темноте подземелья, ибо чувствовали, что хозяева не колеблются. Только Эрод, конь из Рохана, задрожал, обливаясь потом, и заржал так, что его стало жалко. Леголас закрыл ему руками глаза и пропел несколько слов. Слова прозвучали ласково и печально. Конь успокоился, эльф пошел рядом с ним, и так вместе они вошли в гору. Последним остался Гимли. У него вдруг подогнулись ноги, и он рассердился на себя.

— Неслыханно, — пробурчал он. — Эльф идет в подземелье, а гном боится!

С этими словами он переступил порог. Но ему показалось, что ноги у него стали чугунными, и охватила его такая тьма, что даже он, Гимли сын Глоина, без страха измеривший глубочайшие подвалы мира, вдруг ослеп.

Арагорн в Дунгарском Укрытии запасся факелами и, идя впереди, держал один факел высоко над головой. Второй нес Элладан, шедший последним из Следопытов. Гимли, спотыкаясь, пытался от него не отставать. Он ничего не видел, кроме дымного пламени факела, но когда Дружина на мгновение останавливалась, ему казалось, что со всех сторон доносится шепот, приглушенный говор голосов на языке, которого он ни разу в жизни не слышал.

Никто на Дружину не нападал, никаких препятствий они не встречали, но с каждой минутой гному становилось все страшнее. Теперь он осознал, что на этом пути нет возврата назад, и понял, что за Дружиной шаг в шаг идет невидимая толпа, армия призраков во тьме.