Джон Толкиен - Возвращение короля

Моргульские банды, ошеломленные внезапным нападением, рассыпались по полю, как искры, разнесенные ветром. Гондорцы помчались за ними. Добыча превратилась в охотника. Отступление завершилось кровавым пиром. Трупы орков и людей усеяли поле, над которым чадили брошенные факелы. Всадники во главе с князем Имрахилом погнались за врагами.

Но Денэтор не позволил им далеко отходить. Враг был отбит и остановлен, но с востока подтягивались новые огромные силы. Снова запела в крепости труба, призывая к возвращению. Гондорцы сдержали лошадей. Под защитой всадников пешие пограничники построились и пошли четким маршем в сторону города. С высоко поднятыми головами вошли они в ворота под громкие крики горожан, гордых мужеством земляков. Но радость тут же омрачилась печалью. Сильно поредели ряды вернувшихся. Фарамир потерял треть войска. Где же он сам?

Он появился последним. Все его солдаты уже прошли под арку ворот, когда под голубым знаменем в них въехал со своими рыцарями князь Дол Эмроса, обнимая лежащее перед ним поперек седла тело племянника, Фарамира сына Денэтора, вывезенное с поля боя.

— Фарамир! Фарамир! — плача, кричали собравшиеся на улицах люди. Он не мог им ответить. Толпа провожала его по крутым улицам до самой Башни, до дома его отца.

Когда Назгулы разлетались перед Белым Всадником, Фарамир бился с гигантским воином из Харата, и в этот момент в него полетела стрела. Сын Денэтора пал на землю. Только яростная атака Дол Эмроса спасла его от диких южан, которые обязательно добили бы раненого красными саблями.

Князь Имрахил внес Фарамира в Белую Башню.

— Вернулся твой сын, Денэтор, — объявил он. — Вернулся, совершив достойный подвиг.

И он рассказал обо всем, что видел своими глазами.

Денэтор встал, посмотрел в лицо сына и не произнес ни слова. Потом приказал уложить Фарамира в своих покоях и всех отпустил. Сам же пошел в тайную каморку на самом верху Башни. Если бы кто-нибудь в это время обратил туда взор, он увидел бы тусклый свет в узких окнах, потом вспышку и сразу после нее темноту. Когда Денэтор сошел вниз и молча сел у изголовья Фарамира, то посеревшее лицо отца казалось более отчетливо отмеченным знаком смерти, чем бледное лицо сына.

Теперь город был осажден, замкнут в кольце вражьих войск. Внешние стены с валом были разрушены. Дамба взята. Весь Пеленнор оказался в руках Врага. Последние вести, пришедшие извне, принесли беженцы с севера, успевшие добраться до ворот перед тем, как их закрыли. Это была горстка солдат, уцелевших при разгроме оборонного поста в том месте, где у Пеленнора сходились дороги из Анориэна и Рохана. Воинов привел Ингольд, тот самый, который всего лишь пять дней назад, когда светило солнце и утро дарило надежду, пропустил через Ворота Гэндальфа и Пипина.

— О рохирримах ничего не слышно, — сказал он. — Они, наверное, не придут, но даже если прибудут, нам это не поможет. Их опередит еще одно вражье войско, которое перешло Реку у Кайр-Андроса. Говорят, мощная армия, в ней полки орков с гербом Глаза и отряды людей неизвестного нам племени. Они невысокие, но широкоплечие и страшные, с бородами, как у гномов, и с тяжелыми секирами. Говорят, они из какой-то дикой страны на востоке. Они завладели всеми северными дорогами, и много их пошло в Анориэн. Рохирримы не пробьются.

Ворота Города закрылись. Всю ночь стражники со стен слышали, как орут неприятельские солдаты, бродят по долине, грабят, жгут деревья, дома и имущество, рубят на куски всех, кто попадается на пути, даже мертвых. В темноте трудно было определить, сколько их уже переправилось через Андуин, но утром, вернее, в темных сумерках вместо рассвета, гондорцы убедились, что ночные страхи не были преувеличением. На равнине было черно от орков и южан, и куда ни кинь взгляд, торчали их черные или темно-красные палатки, которые, как уродливые грибы, выросли за одну ночь.

Словно муравьи, орки копошились в долине, копали глубокие рвы на расстоянии полета стрелы от города. Когда рвы были выкопаны, в них вспыхнули огни непонятно какими чарами, потому что ни дерева, ни иного топлива не было. Вокруг города целый день кипела работа, а люди из Минас Тирита смотрели, не в состоянии ничем и ничему помешать. Потом ко рвам подъехали большие повозки. Рабочие сменились — теперь другие отряды засуетились возле рвов, устанавливая в них камнеметные машины. В городе не было машин, достаточно мощных, чтобы так далеко метать камни.

Сначала люди удивлялись и даже смеялись, не боясь этих страшных приготовлений. Главная стена города была высока и толста, ее строили еще в древности, до того, как нуменорцы растратили в изгнании силы и таланты. Наружная поверхность ее, твердая и черная, из того же камня, что и Башня Ортханк, могла противостоять стали и огню. Чтобы ее обрушить, надо было встряхнуть фундамент, на котором она стояла.

— Нет! — говорили гондорцы. — Даже если бы Тот явился сюда сам, он бы не прошел через наши стены, пока мы живы.

Некоторые, однако, отвечали:

— Пока мы живы? А долго ли мы будем живы? У Врага есть оружие, которое не одну мощную крепость свалило: голод. Все дороги отрезаны. Рохирримы не идут.

Однако камни из машин в неуязвимую стену не полетели. Нападением на самого сильного своего противника командовал не простой бандит и не дикий орк, а злобный и хитрый разум. Когда с криками, скрипом, визгом, воем и грохотом, при помощи воротов, наконец, были установлены мощные катапульты, то свои снаряды они подбрасывали так высоко, что те перелетали через парапеты и с шумом падали на улицы первого яруса города. Некоторые из них, благодаря какой-то тайной хитрости, вспыхивали перед тем как упасть.

Город оказался под угрозой пожаров, и все свободные от срочных дел горожане сразу занялись тушением пламени, вспыхивавшего то в одном, то в другом месте. Потом на город посыпались предметы, менее убийственные, но более ужасающие. Улицы и переулки усеяли снаряды, которые не загорались. Когда люди подбежали к ним, чтобы присмотреться к новой опасности, раздались вопли и рыдания. Враг забрасывал город головами убитых под Осгилиатом. Это было ужасно. Многие головы были разрублены, размозжены, были совсем бесформенные, но на многих можно было узнать знакомые черты, искаженные в смертной муке. На всех было выжжено зловещее клеймо — Глаз без век. Страшнее всего было, когда люди узнавали в обесчещенных останках своих близких и друзей, которые совсем недавно еще ходили, звеня оружием, по городу, обрабатывали поля или приезжали на праздники с дальних застав и зеленых предгорий.

В бессильном гневе люди поднимали кулаки в сторону безжалостных врагов, черным муравейником окруживших крепость. Проклятий те не понимали, не зная языка, а между собой хрипло или гортанно перекликались, подобно диким зверям или птицам-стервятникам. Это было страшно. Вскоре в Минас Тирите мало кто осмеливался показаться на стенах. Оружие Черного Властелина — страх и отчаяние — поражало быстрее и сильнее, чем стрелы и голод.