Карина Шаинян - Че Гевара. Книга 1. Боливийский Дедушка

Сергей выбрался из душа и взглянул на часы. Время позднее, звонок придется отложить. Он налил себе чаю, закурил, глядя в залитое дождем окно. Он вдруг сообразил, что сражение, которое привиделось ему, было для Че Гевары последним – именно в том ущелье его взяли в плен. Так что же, подсознание выдало ему альтернативную версию событий? И этот странный мужик, Макс Морено. Фамилия казалась Сергею знакомой, но он никак не мог вспомнить, где ее слышал. Какое-то время он хмуро вглядывался в ореолы холодного, полного дождевых капель света вокруг фонарей и рылся в памяти, но, в конце концов, плюнул и лег спать.

В эту ночь ему ничего не снилось.

Вот было бы здорово, думала Юлька, если бы она и правда могла морочить головы с помощью волшебного кулона. Она тихо посмеивалась, пока доделывала партию талисманов и разбирала постель. Образ Сергея, ползущего по джунглям с винтовкой в руках и в берете со звездой, страшно веселил ее. В зубах у него была сигара. Она представляла себе пылающее революционным жаром лицо и закусывала губу, чтобы не рассмеяться вслух. Можно было бы заставить художника прожить все его картины. Можно было бы – Юлька согнулась и застонала от сдерживаемого смеха – заставить Любимую Заказчицу видеть, что она и вправду творит чудеса. А возлюбленного когда-то байкера, любителя вести задушевные беседы со своим мотоциклом – услышать, как машина отвечает ему и бодро бьет копытом, вернее, колесом. В ванной Юлька уже не могла сдержаться, хохотала в голос и плевалась зубной пастой, пока чистила зубы.

Если бы она узнала о событиях, произошедших с Сергеем, то, наверное, испугалась бы. Но Юлька ничего не знала и все еще посмеивалась, засыпая. Снились ей кролики, пауки и лисы, а еще, конечно, броненосцы.

Ятаки, октябрь, 2010 год

Зеленоглазый дух лианы вел Ильича сквозь мир мертвых, и он чувствовал, как вздыхают, сдвигаются пласты реальности. Как будто долгие годы мир балансировал в неустойчивом равновесии, словно почва в горах после затяжных ливней. И вот кто-то бросил камешек – и тысячи тонн щебня и земли, пропитанной водой, начали движение, постепенно набирая скорость и мощь, чтобы превратиться вскоре в стремительные селевые потоки, сносящие все на своем пути. Всего лишь маленький камешек, подвернувшийся под колесо на сколькой обледенелой дороге.

И где-то в глубине, куда не было ходу даже самому сильному шаману, в трясине ужаса, жадности, страсти и поклонения чужим богам, тяжело ворочался готовый проснуться зверь Чиморте.

Ильич очнулся в темноте хижины, потный и дрожащий от слабости. Он потянулся, ища воду, и кто-то вложил кружку в его руку.

– Ты приехал, чтобы убить его, – сказала Таня.

Ильич гулко глотнул. Вода была теплая и пахла железом.

– Это был бы не самый плохой вариант, – сказал он. – Но уже поздно.

– Я знаю, – в голосе Тани звучало злобное удовлетворение. – Ты не сможешь помешать мне. И не можешь убрать его.

– Уже поздно, – повторил Ильич. – Ты не понимаешь… – Таня презрительно фыркнула, и Ильич вздохнул. – Мне позволят пожить в монастыре? Нет? Тогда я останусь в Ятаки.

– Мне пора, – сказала Таня и бесшумно встала. Ее силуэт замаячил на фоне сереющего дверного проема. – Надо уйти до рассвета, не хочу, чтобы меня кто-нибудь увидел.

– Особенно он, да?

– Особенно он.

– Зачем ты вообще приходила? – спросил Ильич.

– Чтоб спасти бедного учителя от злобного шамана, конечно, – с деланным удивлением ответила Таня. Тихо зашуршало покрывало, закрывающее вход, и Ильич остался один.

Майами, октябрь, 2010 год

– Дважды выпили кофе? И это все? Ты же Орнитолог, – желчно напомнил Родригес. – Специалист по цыпочкам.

– Это не цыпочка, это курица какая-то безмозглая! Ладно, на то, что она совершенно не в моем вкусе, плевать, кому интересны мои вкусы. Ладно, в первый раз она просто опоздала, а потом перевернула на меня пепельницу. Но во второй – она решила изобразить мне крики ящерицы токи. Вы знаете, как кричит токи?

– «Токи», – буркнул Родригес.

– Да. Только после этого он издает еще всякие звуки, – Орнитолог вздохнул. – Я ее даже в хороший ресторан сводить не могу – выведут. Впрочем, и не пустят, наверное… А это бы могло сработать, пожрать она любит.

– Я не понял, – процедил Родригес. – Ты что, вышел на связь, чтобы пожаловаться?

– К тому же у нее несчастная любовь, это осложняет, – продолжал изливаться Орнитолог, почти не слыша начальства. – И, судя по тому, как мечется бывший дружок, наша милая девочка пустила в ход броненосца. Она со мной дружит. Так что я все подробности уже наизусть знаю, включая цвет его глаз. Скоро она поведает мне размер… – Орнитолог плюнул.

Но Родригес не испытывал ни капли сочувствия.

– Так форсируй, – сухо сказал он. – За волосы и в пещеру. Женщинам это нравится. Мне что, учить тебя?

– С этой не выйдет. Взбесится. Я от нее тогда не то что предмет, стакан воды не получу. Так я хотя бы в курсе ее несчастной личной жизни, есть шанс удачно поймать момент. Возлюбленный, кстати, художник, малюет картины с команданте, – насмешливо добавил он. – Хотите, прикуплю вам для кабинета?

К удивлению Орнитолога, по лицу Родригеса не скользнуло и тени улыбки. Старик, напротив, нахмурился и забарабанил пальцами по столу.

– А прикупи, – неожиданно сказал он. – Только сделай вот как…

Родригес оборвал связь и зашагал по кабинету. Если Боливия чему и научила его, то тому, что в таких делах случайностей не бывает. До сих пор он готов был игнорировать отношение этой Морено к кому бы то ни было. В конце концов, Орнитолог все равно возьмет свое. К тому же с той стороны никаких чувств к девчонке не просматривалось, и, значит, помешать ему этот парень не мог. Но пристрастие к портретам Че Гевары настораживало. Родригес не верил в простые совпадения. Стоило хотя бы присмотреть за этим типом, а в идеале – держать под рукой, на случай, если русский художник и есть следующий…

Он помнил дикий взгляд сержанта Терана и военного хирурга, когда те услышали приказ ампутировать кисти расстрелянного команданте. И удивление болванов из аргентинской полиции годом раньше – ну надо же, в досье Че нет отпечатков пальцев! Да его люди могли спереть не то, что отпечатки – весь полицейский архив, и никто бы ничего не заметил. В Мехико его человека и вовсе подпустили к досье за мелкую взятку. В Вашингтоне было сложнее, но и там Родригес сумел подчистить все следы. Когда Гевару брали в плен, его отпечатки уже хранились лишь в единственном отделе ЦРУ.

Возможно, потрошить досье в собственной конторе и не стоило, но к тому времени Родригеса одолевала паранойя. В Боливии ему начало казаться, что сторонники бешеного аргентинца проникают во все щели. Даже имея дело с правительством, ни в чем нельзя было быть уверенным, именно там месяцами отиралась милая немочка, Тамара Бидер, которая, как потом выяснилось, одновременно готовила конспиративные квартиры и собирала для Че Гевары ту самую информацию, которую так старался скрыть Родригес. Правда, он не был уверен, что она не работает заодно на его коллег, американских или каких-нибудь других. При мысли о том, какие нити держит в руках неизвестно на кого работающая «Таня», у Родригеса пересыхало во рту.