Сьюзан Маклеод - Холодный поцелуй смерти

День Всех Святых.

Мы пришли помолиться за мертвых.

Мистер Трэверс подносит тонкую свечку к моей, и я гляжу, как вспыхивает воск от крошечного яркого огонька. Рука у меня дрожит, и на лице мистера Трэверса появляются глубокие тревожные трещины. Над карнизом бровей поднимается озабоченное облачко пыли, и он оглядывается вокруг, словно раздумывая, не надо ли кого-нибудь позвать. Но потом он снова смотрит на меня своими теплыми бежевыми глазами и улыбается медленной, осторожной улыбкой, и треплет меня по плечу.

Начинается служба, и слова поднимаются и опускаются вокруг меня, словно прилив и отлив далекого моря.

Этой ночью нас спасли тролли — они попрыгали в мутную реку прямо с моста, где праздновали Хеллоуин. Мистер Трэверс не отходил от меня ни на секунду с тех самых пор, как вытащил из катакомб под мостом. Он говорит мне, что мы, волшебный народ, теперь герои, об этом во всех газетах написано. Заголовок в одной из них гласит: «Сида против демона. Хеллоуинский кошмар наяву». В другой — «Полуночная тревога сплотила наяд и ведьм» и дальше мелким шрифтом: «Если бы демон вырвался на свободу, он опустошил бы Лондон, однако ведьмы и наяды объединили усилия и очертили магический круг и на суше, и в воде». Естественно, не все статьи хвалебные: «Лондонский мост снова рухнул! Мост закрыт на неопределенный срок для капитального ремонта. Налогоплательщикам это обойдется…»

Парнишка из цветочной лавки, его зовут Колин, сейчас лечится в «Надежде» — у него шок, а в остальном он отделался легкими ушибами и ссадинами. Кроме того, врачи опасаются, что заплыв в октябрьской Темзе может плохо сказаться на его здоровье.

Бобби и Розу пока так и не нашли. Все сходятся на том, что их унесло течением, а поскольку оба в тот момент были без чувств — Розина душа заключалась в золотом медальоне, а Бобби был оглушен моими шальными чарами, — оба оказались во власти реки. Наяды обшарили все обычные места, где оказываются утопленники, но поиски не увенчались успехом. Конечно, вполне возможно, что Роза может находиться под водой сколько угодно, ей почти двести лет от роду, но у Бобби шансов куда меньше. Компания его фанатов с сегодняшнего заката до завтрашнего восхода устроила радения со свечами.

Шэрон, моя Бабочка, все-таки погибла. Наяды нашли ее тело под грудой кирпича, в которую превратилась стена после взрыва. Пока что ее призрака не видели среди прочих духов и теней, которые, по словам наяд, снова бродят по туннелям у основания моста. Дарий, ее Дарил, отсиживается в СОС-тауне, в притоне, где она жила с другими Бабочками. Вообще-то, я не давала слова присматривать за ним, но все равно его сдержу. Скоро.

Бывшему констеблю Дженет Симе предъявлено обвинение в убийстве Томаса, ее приятеля-пекаря, — популярные газетенки тут же окрестили случившееся «убийством в порыве страсти», — а также в убийстве ведьмы Уилкокс, ее бабки со стороны матери. Мистер Трэверс рассказывает мне, что сейчас решают, сжечь ее на костре или нет. Строго говоря, она не ведьма, а ведьмина дочь, но к ней перешли способности ее бабушки, поэтому она опасна для общества настолько, что держать ее в камере рискованно, даже под самой сильной магической защитой.

Яйцо Фаберже не нашли.

Толпа приходит в движение, и я снова возвращаюсь в этот ясный холодный ноябрьский день. Ведьмы блистают отсутствием.

Мой взгляд скользит по шеренге троллей к стене церкви, где собрались представители лондонского волшебного народа. Впереди, у всех на виду, сидит гладкошерстная серебристо-серая собака — острые уши насторожены, серые глаза спокойны и проницательны. Рядом с ней — леди Мериэль, чьи ниспадающие водопадом волосы почти прозрачны в дневном свете, а за ее спиной веером выстроились полдюжины придворных наяд, облаченных в костюмы из жесткой акульей кожи и в Очарование, делающее их похожими на людей.

Здесь и леди Изабелла; на лбу у нее крошечная круглая черная шляпка, отшлифованная кожа головы отливает зеленым, словно первые слабые весенние побеги. Она опирается на руку высокого дриада, за спиной у которого болтается черная ковбойская шляпа; ярко-зеленая кожа испещрена почками. Дриады, напавшие на меня, остались живы исключительно благодаря личному вмешательству леди Изабеллы. Они вернулись в леса поправлять здоровье.

В стороне, отдельно от всех, стоит Финн с двумя братьями — они в изысканных черных костюмах, вид у них строгий и собранный, рожки еле заметны в густых белокурых волосах. Мистер Трэверс говорит мне, что Финн провел весь Хеллоуин в камере в Старом Скотленд-Ярде: полицейский инспектор Хелен Крейн арестовала его за то, что он чинил препятствия полиции при исполнении служебных обязанностей. Потом она сняла все обвинения. Я с ним еще не разговаривала. Не успела. Но я знаю, что он ждет, чем я отвечу на его предложение, — примерно так же, как проклятие дрох-гвиде сидит у меня в голове и ждет моего решения.

Тавиш стоит совсем один, в исчерна-зеленых дредах черные бусины, серебро глаз скрыто за черными очками, длинное черное пальто беспокойно развевается на ветру.

Он говорит мне, что с Маликом все хорошо.

Тут в паузе между вдохом и выдохом все замирает.

И передо мной возникает поука Грианна в человеческом обличье, и в тишине трепещет пепельно-серый мех ее длинной шубы.

— Клиона, моя королева, изволит передать через меня свою глубокую благодарность за благополучное возвращение ее придворной дамы. — Голос у Грианны низкий, и в нем звучит и ее собственная благодарность. — Вот ее награда.

Грианна протягивает руку, и на ладони у нее возникает из воздуха золотое яблоко; до меня долетает легкий аромат лакрицы.

Я тупо гляжу на яблоко.

— Не ты первая среди волшебного народа поражена салайх-шиол, дитя мое, — ласково продолжает Грианна, — а обряд очищения не всегда полностью изгоняет вампирскую скверну. Но если яблоко тебе не по вкусу… — Она щелкает зубами, и вместо яблока появляется горсть посеребренной ежевики. — Тогда возьми ягоды. — Ежевичный сок оставляет у нее на ладони пятна, темные, словно вампирская кровь. — Попробуй, — негромко просит она.

Из дальних уголков сознания до меня доносится шепоток, он напоминает о волшебных сказках, о соблазнах и ядах. Я не решаюсь протянуть руку.

— Дитя мое, я приберегу для тебя другую смерть, не такую пошлую, как от отравленных плодов! — Она улыбается, ее черные клыки остры, а в светло-серых глазах загорается потусторонний желтый свет, и порыв ветра доносит до меня дуновение ее запаха — словно от мясного прилавка. — Даю тебе слово, они не причинят тебе вреда.

Ее слово — не просто слово чести, и магия за этим проследит. Впрочем, мне уже все равно. Я беру одну ягоду. Стоит мне вдохнуть ее густой аромат, как рот наполняется слюной, и я кладу ежевичину на язык и закрываю глаза, ощущая, как стекает в горло ее сладкая кровь. Все тело трепещет от золотистого нахлынувшего здоровья, я и не ожидала, что такое может быть от одной ягоды.